Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь

Хотя все стихотворение насыщено юмором, в его подтексте с самого начала ощущается пафос, полно раскрывающийся в последних строках. Вообще конец «Мимозы» сильнее начала, но все ее части так органически слиты, в ней такая цельность и выдержанность, что охотно прощаешь и сбивчивую дикцию второго стиха («дел своих, забот»), и чрезмерное скопление глагольных созвучий, которое могло бы оказаться губительным для большинства наших «взрослых» стихов. Все искупает прелестная свежесть непосредственного детского чувства.

МИМОЗА

На улицах московских торопится народ, Множество у каждого дел своих, забот, По улице иду я — витрины в огнях, Веточка мимозы у меня в руках. «Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе! Видать, не побоялась мороза на дворе!» Еду я в троллейбусе, Еду я в метро… Люди удивляются, Люди расступаются, Люди улыбаются радостно, тепло: «Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе?!» «Повыше подымите — не смяли б у дверей!» «Да где ж это мимозу покупали вы?» Мартовская веточка на улицах Москвы… Легкие перышки колышет ветерок, Желтые шарики — пушистый огонек… Люди удивляются, Люди расступаются, Люди не толкаются, Люди улыбаются радостно, тепло. Где ветка появляется, становится тепло! «Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе!» Веточка кивает бегущей детворе… «Погляди-ка, мама! Человек с цветами!» Человек с цветами… Я человек с цветами! Какое это звание — человек с цветами! Перышки зеленые колышет ветерок, Шарики-фонарики, ломкий стебелек… «Да откуда ж вы взяли?» «А понюхать нельзя ли?» «Если вы устали, Мы бы подержали!» Светлее, чем витрины, рекламы, фонари, Пушистый огонек мой, Гори, гори, гори!

Я знаю прежние произведения Лены Гулыги — она сочиняет стихи чуть не с шестилетнего возраста, — и меня радует, что ее дарование с каждым годом становится прочнее и крепче.

Надеюсь, моя похвала не вскружит ее молодой головы, так как она не должна забывать, что детская талантливость (в живописи, в поэзии, в музыке) очень часто иссякает с годами, и я знаю немало двенадцатилетних поэтов, которые через семь-восемь лет, утратив поэтический дар, становились отличными конструкторами, моряками, геологами. Как бы то ни было, ее «Мимоза» — большая удача. Недаром Лена уже несколько лет занимается в литературном кружке Московской детской библиотеки им. Ломоносова под руководством педагога-энтузиаста Владимира Глоцера.

Вот стихи моей покойной дочери Муры Чуковской, написанные в крымской санатории (в Алупке), едва ей исполнилось десять лет. В этих стихах она описывает свой санаторий и вспоминает тот дом в Ленинграде, где она родилась. Любовь к поэзии была привита ей с детства: лет с семи она страстно любила читать и перечитывать «Кубок» и «Роланд-оруженосец» Жуковского, «Гайавату», былины, «Мороз Красный нос». В поэзии она черпала душевные силы во время своей тяжелой болезни.

ВОСПОМИНАНИЕ

Я лежу сейчас в палате Рядом с тумбой на кровати. Окна белые блестят, Кипарисы шелестят. Ряд кроватей длинный, длинный… Всюду пахнет медициной. Сестры в беленьких платках, Доктор седенький в очках. А за сотни верст отсюда Звон трамваев, крики люда, Дом высоконький стоит, Прямо в сад окном глядит. В этом доме я родилась, В нем играла и училась. Десять лет там прожила И счастливая была.

МЫ ЛЕЖИМ

Мы лежим, мы лежим на желтой площадке, Воробьи — чик-чирик! — скачут под кроватки. Много, много, хлеб клюют, пыжатся, дерутся, И из бочки воду пьют, пока не напьются. Кошка серая идет, подползает близка, Но проворные они, не поймает киска.

ФЛАГ

Гляжу я на флаг, прикрепленный на крыше, Он рвется, он вьется, он с ветром играет. Но чуть только ветер подует потише, Безжизненной тряпкой он с палки свисает.

VI. ЭКИКИКИ И НЕ-ЭКИКИКИ

Но вернемся к нашим экикикам. На предыдущих страницах мы видали:

1. Что это экспромты, порожденные радостью.

2. Что это не столько песни, сколько звонкие выкрики или, как я их называю, «кричалки».

3. Что они не сочиняются, а, так сказать, вытанцовываются.

4. Что их ритм — хорей.

5. Что они кратки: не длиннее двустишия.

6. Что они выкрикиваются по нескольку раз.

7. Что они заразительны для других малышей.

Но не нужно думать, будто стихи двухлетних — четырехлетних ребят всегда и непременно киники. Малышам доступны и другие стихотворные формы. Какие — об этом еще рано судить, так как детских стихов у нас собрано очень немного. Время обобщений и выводов еще не пришло, сперва необходимо собрать материал. В качестве такого материала я могу напечатать только десять пятнадцать стишков. Правильная их оценка будет возможна лишь после того, как мы соберем их тысяч пять или шесть да разобьем их на группы соответственно той обстановке, в которой они создавались.

Вот баллада четырехлетнего Никиты Толстого:

На крыше ворон: кар, кар, кар! Увидел в небе желтый шар С глазами, носом и со ртом И с очень круглым животом.

Как и подобает всякой традиционной балладе, здесь есть и ворон, и ночь, и луна. Стих очень крепкий, то, что называется, кованый, ритм четкий, рифмы точные.

Другая баллада того же поэта посвящена мореплаванию:

Красивая лодка По морю плывет, По морю плывет. За лодкой селедка По морю плывет, По морю плывет.

Достигнув пятилетнего возраста, Никита создал нечто вроде триолета:

Бабушка спит, Она храпит. Из-под подушки вылезает кит И говорит: «Бабушка храпит, Она спит».

Много у него также своеобразных зарисовок с натуры — тех моментальных стихотворных эскизов, которые некогда так удавались великому автору «Листьев травы»:

Катенька сидит на барабанчике, Сосет пальчики. Или: Взял Дмитрий Иваныч Подсвечник и свечку И смотрит внимательно на печку.

Ритм уитменский, свободный, вполне соответствующий сюжету и стилю стихов. А младший брат Никиты, Митя Толстой, в три с половиною года сочинил такую песню о городе:

Товарищи, что за крик? На нас едет грузовик. Товарищи, что за вой? На нас едет ломовой. Товарищи, что за пыль? На нас едет автомобиль.