Скелет дракона

Микеланджело. А! Ну, конечно! Теперь ты будешь меня уверять в том, что Леонардо спрятал «Давида» от зрителей, чтобы его сохранить? Это всё твои домыслы, Джорджо!

Джорджо. Этот рисунок дал мне милый старик Франческо Мельци. Я у него еле выпросил, чтобы показать вам. Это рисовал Леонардо да Винчи. Судя по формату странички – в тот самый свой блокнот. Это и есть мой подарок вам.

Микеланджело потрясён.

Джорджо. Он не питал ненависти ни к вам, ни к вашему «Давиду». Потому, что это – не мешок с орехами. А что касается страсти… Великий человек непостижим, мастер Микеланджело. Как вы непостижимы для меня. Потому, что я – не велик. Я не могу понять, как при вашем тонком вкусе, удивительном чувстве красоты и точном глазе, вы можете жить с этими тряпками… с этой пылью… с этой бочкой. Я думал, вы мне что-нибудь расскажете о тех, с кем были знакомы… Например, о Леонардо. Чтобы мои жизнеописания не были такими мёртвыми. Но, очевидно, вы… великие… так же непостижимы друг для друга, как и для всех остальных. А может, вы друг друга и не видите… Я не знаю. Мне этого не понять никогда. Я могу лишь благоговейно наблюдать за вами, писать о вас, восхищаться. Но даже на сто локтей не приблизиться.

Джорджо идёт к столу, кладёт на него свою книгу.

Джорджо. Я вам оставлю. Раз уж привёз. Захотите погреться – можете сжечь, я разрешаю. (слега кланяется) Выздоравливайте, мастер. Вас ждут в Риме. Я знаю, у вас ещё много работы. Выздоравливайте.

Джорджо выходит. Потрясённый Микеланджело рассматривает рисунок.

Картина 17. 

Огромный зал в «Новом дворце» Медичи. Посреди зала, широко расставив ноги, стоит огромный рыцарь в доспехах. Это герцог флорентийский Козимо I Медичи. У него круглое лицо, он достаточно толст, но из-за большого роста это не очень заметно. У герцога глаза навыкате, он смотрит куда-то в сторону. Перед ним за мольбертом сидит художник Аньоло Бронзино, благообразный седобородый основательный человек, и пишет портрет Козимо. Тяжёлая тишина.

Козимо. Долго ещё?

Бронзино. Тише-тише-тише…

Козимо. Что – тише?

Бронзино. Вы мне мешаете, ваша светлость.

Козимо (капризно). В конце концов! Кто здесь герцог?

Бронзино. Вы, ваша светлость. И вам важно, чтобы портрет отражал всё ваше герцогское величие в глазах будущих поколений. А для этого необходимо полное сосредоточение.

Козимо. Два часа, Бронзино!

Бронзино. На молитве стоят дольше.

Козимо. Вы предлагаете мне молиться?

Бронзино. Да. От этого ваш взгляд станет только вдумчивей и глубже.

Козимо тяжело вздыхает. Снова несколько секунд тишины. Потом дверь распахивается, входит лорд-распорядитель Джанстефано Альби, стучит три раза посохом по полу.

Джанстефано. Мастер Джорджо Вазари!

Бронзино. Мы же просили нам не мешать!

Козимо. Это я велел доложить, мастер Аньоло. (Джанстефано) Зовите!

Бронзино недоволен, но покоряется. Входит Джорджо. Он кланяется герцогу.

Джорджо. Светлейший герцог! Для меня великое счастье лицезреть вас в добром здравии и благополучии, во всём блеске ваших военных…

Козимо. Довольно, синьор Вазари. Не так высокопарно. Во всём блеске я исключительно потому, что мастер Аньоло Бронзино пишет мой портрет. Вы знакомы?

Козимо делает жест в сторону Аньело.

Бронзино. Ваша милость, умоляю, хотя бы не шевелитесь!

Джорджо (кланяется художнику). Мастер Аньоло. Для меня огромная честь…

Бронзино (нетерпеливо). Да-да, мне тоже приятно. Я прошу вас, мастер Джорджо. Говорите с нашим светлейшим герцогом, не со мной. Он велит мне написать его портрет в очень сжатые сроки, но при этом не даёт мне того, что я прошу: тишины, сосредоточенности и тридцати часов позирования.

Козимо (с тяжёлым вздохом). Осталось двадцать шесть…

Джорджо. Знаете, дивный и небесный Леонардо да Винчи, не любил полного сосредоточения и тишины. Более того, он считал, что если модель во время сеанса скучает, то и картина выйдет тоскливой.

Бронзино (сухо). У каждого свои методы.

Джорджо. Когда он писал известный портрет жены торговца шёлком Джокондо, в его мастерской было множество музыкантов и шутов. Они развлекали мадонну Лизу своим искусством, и именно поэтому она так улыбается нам с портрета.

Козимо. Отличная идея!

Бронзино. У нас парадный портрет. Нам не нужна двусмысленная полуулыбка.

Козимо (пропускает мимо ушей). Джанстефано!

Входит лорд-распорядитель.

Козимо. Позови наших шутов.

Джанстефано. Светлейший герцог, они отдыхают… после вчерашнего…

Козимо. Хватит! Я же стою! Зови!

Джанстефано кланяется, уходит. Бронзино мрачнее тучи, его мазки становятся резче.

Козимо. Ну-ну, мастер Аньоло… Я обещаю не шевелиться… Итак, мастер Джорджо! Что привело вас к нам?

Джорджо (немного растерян, кланяется). При всём моём глубочайшем уважении, ваша светлость…

Козимо. Да! Извините. Это я… после вчерашнего… Я помню, что это мы позвали вас. Палаццо Веккьо, знаете?

Джорджо. Как можно не знать?

Козимо. Пришла пора его перестроить. Это здание устарело прежде, чем его достроили. Правда, на долгие годы оно было заброшено. А теперь – негоже нам на главной площади Флоренции иметь недостроенное здание.

Джорджо. Я с удовольствием примусь за этот проект, ваша светлость.

Козимо. Да, и с фресками внутри Зала Пятисот… там есть Зал Пятисот, вы знаете? …тоже надо будет что-то сделать.

Джорджо (почти в священном ужасе). Вы хотите, чтобы я их закончил? После Леонардо, после Микеланджело?

Козимо. О, нет! битва при Ангиари, битва при Кашине… Это было больше, чем сто лет назад! Кто о них помнит? Я хочу, чтобы вы написали новые. О наших победах.

Джорджо. А что же делать со старыми фресками?

Козимо. Убрать.

Джорджо. Как же их уберёшь? Они же на стене написаны…