Скелеты в тумане

А папа добавил:

– И звезды гибнут. Крабов почти не осталось. Да и тюленя, наверное, мы последнего видели.

– Кто это натворил?
– Алешка даже вскочил с лосиного кресла, которое занял сегодня по праву. Из-за большой рыбы.
– Браконьеры?

– Да и браконьеры. Вообще - мы плохо родную природу бережем. Загрязняем.

– И что, это все, такое красивое и полезное, - Алешка развел руками, - исчезнет без следа?

– Вполне возможно, - сказал папа.
– Ведь не так давно здесь в реках мы жемчуг собирали. А теперь и рек этих уже нет…

– Кончились?
– выдохнул Алешка.

– А как же, - сказал Акимыч.
– Лесом их гнилым завалили, они и выдохлись.

Алешка завял. Этот разговор его сильно расстроил. Ему так здесь нравилось, а, оказывается, вся эта природа под угрозой полного истребления.

– Я больше звезды собирать не буду, - тихо сказал он, - я их буду обратно в море выбрасывать, пусть живут. У меня десять штук есть, и хватит.

После завтрака Акимыч собрался домой. Папа проводил его до лодки и о чем-то с ним пошептался. Дед потряс бородой в ответ: «А как же?»

Когда он уплыл, папа сказал:

– Бродяги мы или нет? Долго мы будем сидеть на одном месте? Не наскучило?

Я-то сразу понял, что он хотел. Он хотел сменить место нашей дислокации. Чтобы снова затерялся наш след.

– Точно!
– завизжал Алешка.
– Поплыли на необитаемые острова! Где руины!

– Где руины - не поплыву, - сказала мама.
– Я змей боюсь.

Папа подмигнул Алешке, и тот успокоился. Понял, что его любимых змей везде полно. И без руин.

И мы стали собираться.

Было даже немного грустно расставаться с этим местом. Мы как-то уже прижились к нему. Все здесь было знакомо, каждый пенек. Мы даже успели за это время тропинку к морю протоптать. Теперь-то я понимал папу.

К полудню мы погрузились в лодку и отчалили. Ветерок был хороший, ровный. Казалось, что лодка тоже радуется, что вышла в море. Она легко и плавно взбиралась на волны, мирно покачивалась на них. И скоро папин любимый берег стал оставаться все дальше позади.

А острова стали приближаться к нам.

Особенно те два, между которыми исчез «Летучий голландец». Папа правил именно туда, гусей ему захотелось…

Мы вошли в узкий пролив между островами. А за проливом был залив, с песчаными берегами, возле которых плавали сотни уток. Или тысячи.

– Прямо зоопарк, - сказал Алешка.

Утки с шумом и паникой разбегались по воде, поднимались на крыло, но далеко не улетали, вскоре снова плюхались в море и продолжали свою кормежку.

Мы высадились на Волчий остров и сразу разбрелись по нему. Здесь тоже было настоящее царство Лоухи. Кривые мшистые деревья, сцепившиеся корявыми ветвями, заросли черники, стаи куропаток, которые неожиданно, с треском, взлетали из-под ног и снова скрывались в траве.

Алешка тайком выслеживал змей, которых здесь не оказалось, мама собирала грибы, а папа неожиданно поднял стрельбу и принес к костру, который я разложил на уютной полянке, двух белых куропаток.

С водой только было плохо - одни лужи. Но мы ухитрились набрать ее и для чая, и для грибов. А куропаток папа зажарил прямо на огне.

– Хвойные, - подмигнул он Алешке, - с корочкой.

– Пригорелые, - не остался в долгу тот и похвастался: - А я медвежье логово нашел.

– Где?
– насторожился папа.

– А там, - махнул рукой Алешка, - на дальнем берегу.

– Пойдем, посмотрим, - сказал мне папа, забирая ружье.

Мы пересекли островок и осторожно вышли на тот его край, который был ближе к материку. Отсюда хорошо виднелся наш прежний лагерь.

– Вот она, - сказал папа и показал мне на впадину в скале, в которой был постелен лапник.
– Берлога?

Аккуратный медведь, подумал я.

– Курящий, - добавил папа, разглядывая разбросанные по камням окурки.
– Странно. Непонятно.

И тут я рассказал ему про «Летучий голландец».

– Ах, вот оно что!
– догадался папа.
– Они отсюда наблюдали за нами. Пошли к нашим.

Мы бегом вернулись к костру.

– Кто за вами гонится?
– спросила мама с испугом.

– Медведь?
– спросил Алешка с надеждой в голосе.

– Змей Горыныч, - сказал я с гордостью.
– От медведя мы бы не побежали.

– Ладно, ребята, - сказал папа, - нужно устраивать лагерь, ночь близится.

И мы спустились на берег, чтобы забрать наши вещи из лодки.

Но лодки у берега не было…

– Опять полнолуние не учел?
– рассердилась мама, еще не понимая - что все это значит.

– Ага, - вздохнул папа, указывая на здоровенную корягу, к которой он привязывал лодку.

На этой коряге шевелился от ветра только обрезок веревки.

Не обрывок и не огрызок. Именно - обрезок.

– Ну и что все это значит?
– мама уперла руки в боки.
– Объяснитесь, господа!

И мы с папой все ей рассказали. Тем более, что бежать ей отсюда было невозможно. И вещи собирать тоже: «за отсутствием таковых».

К нашему удивлению (и к радости), мама отнеслась довольно спокойно к сообщению о беглых бандитах. Не вздрогнула и не побледнела. Только выругалась. В их адрес. Но вполне прилично. Ее даже не очень напугало, что мы остались «без ничего» на необитаемом острове. И это понятно, ведь рядом был папа. Совсем не такой чиновник, как в Москве. А умелый, спокойный человек, который хорошо стреляет, умеет готовить на огне добычу и устроить ночлег в лесу. И который, конечно же, не даст в обиду ее детей.

Алешка же откровенно пришел в восторг.

– Робинзоны!
– заорал он на весь остров.
– Будем создавать трудности! И бороться с ними. Изюм из черники сушить! Рыбой сырой питаться! Козла заведем! И бандитам покажем!

Я не совсем понял, зачем надо создавать трудности, которых нам и так хватало, зачем заводить козла и показывать его бандитам, но немного заподозрил Алешку. Уж не он ли угнал куда-нибудь лодку ради такой красивой жизни? С сухой черникой и сырой рыбой. И с козлом.