Сколько длятся полвека?

Разговор отдавал легкой пикировкой. Вальтера это устраивало. Тем более ироничный собеседник охотно делится наблюдениями.

— Не вздумайте печься о моей безопасности, — остановился Кольцов, — не втирайте очки, будто передний край начинается в трех километрах от первой траншеи. Не такая уж я штафирка…

— Мне известно ваше воинское звание и некоторые полководческие идеи.

— Например? — насторожился Кольцов. — Держу пари, вы по поводу одной дивизии, достаточной для победы. Оцепили мою проницательность?

— Проницательность — да, идею — нет.

— Она была правомерна для своего момента. Устаревшие идеи выглядят комично. Я бы с наслаждением посмеялся вместе с вами. Есть своеобразное удовольствие в издевке над собой. Но весь оптимизм я расходую на корреспонденции, все упорство — на переговоры с некоторыми лицами, не желающими отличать черное от белого. Шкода часу ^[36], сказали бы ваши земляки.

Кольцова, как и многих, беспокоило готовящееся наступление к югу от Мадрида. Франко нацелился перерезать дорогу на Валенсию, взять столицу измором — не мытьем, так катаньем.

Республиканский Генштаб намечал контрнаступление. Но подготовка велась через пень колоду.

Кольцов и Вальтер прогуливались под деревьями.

Вальтер подивился, насколько досконально вник Кольцов в ситуацию по обе стороны фронта. Образцы и калибры германских орудий, принципы размещения, система боепитания. Состав мятежной армии, настроения. Переформировка марокканских частей.

— Несмотря на склоки и подсиживания, мятежные генералы действуют слаженно. Приказы отдаются для исполнения, а не на предмет бесконечных полемик… На занятиях отрабатывают только наступление… Когда–нибудь я с вас сдеру вдвойне за эту информацию, — посулил Кольцов. — Сегодня о вашем участке писать не намерен.

Вальтеру не хотелось отпускать Кольцова.

— Не отважусь состязаться с Лукачем в хлебосольстве. Но рюмка коньяка, стакан доброго вина, чашка кофе.

— Воспользуюсь. Но опять–таки не сегодня. Чувствуйте себя должником. Мне надо ехать и в пути обдумать, о чем писать. Автомобиль — место, где удается думать в одиночестве. Вы заметили: война — полное отсутствие одиночества… Будете в Мадриде — наведайтесь в «Палас».

— Там госпиталь.

Вальтер знал доподлинно: в «Паласе» лежал раненый Курт.

— Там я нашел укромное пристанище… Это имеет свои плюсы… Послушайте, — Кольцов снял очки, поглядел на стекла. Без очков он чувствовал себя настолько беспомощно, что прервал речь. — Слишком официально величать друг друга, как на пригласительных билетах: товарищ и фамилия. По имени–отчеству вы меня можете, я вас, видимо, нет. А просто: Вальтер — Кольцов?

— Принимается. Рад с вами познакомиться, Кольцов.

— Взаимно, Вальтер.

Вальтер смотрел вслед невысокому человеку в синем пальто, удалявшемуся быстрыми мелкими шажками.

Отбив атаки, бригады Лукача и Вальтера несколько продвинулись вперед по межгорной лощине. В этих операциях они пользовались поддержкой танков. Вальтер удивился, увидев, как из люка головной машины вылез Кольцов в засаленном комбинезоне. Из следующей машины, кряхтя, извлекая из недр Т-26 могучее тело, поблескивая бритым черепом, вылез генерал Де Пабло'. Появлению Де Пабло и Кольцова радоваться не следовало. Танкисты заплутались, двигались на Махадаонду, а вышли под Лас Розас. Генерал Де Пабло знал по–испански единственное слово «фуэго» (огонь).

Когда отгремели бои под Махадаондой, последовал приказ о переводе бригад на Хараму. Туда, где мадридское сражение вступало в новую фазу.

Осенью 1942 года 13-я гвардейская дивизия сражалась на берегу Волги. Штабной блиндаж лепился в 300 метрах от реки. Внутри на стене висел план Мадрида. Так велел командир дивизии генерал Александр Ильич Родимцев, в бытность свою в Испании — инструктор пулеметного дела капитан Гешос.

Среди бумаг Сверчевского хранились переписанные от руки отрывки из стихотворения К. Симонова.

Кружится испанская пластинка.

Изогнувшись в тонкую дугу,

Женщина под черною косынкой

Пляшет на вертящемся кругу.

^[37]

Одержима яростною верой

В то, что он когда–нибудь придет,

Вечные слова «Jo te auiero»

^[38]

Пляшущая женщина поет.

В дымной, промерзающей землянке,

Под накатом бревен и земли,

Человек в тулупе и ушанке

Говорит, чтоб снова завели…

VI

Автобусами и грузовиками бригаду перевозили на юго–запад от Мадрида. После реквизиции автобусы и грузовики принадлежали профсоюзу. Возникала в них нужда — и военное ведомство обращалось к профсоюзу, профсоюз бросал клин, призывая шоферов потрудиться во славу республики. Кто–нибудь из профсоюзных вождей садился за руль головной машины, и колонна трогалась.

Ни бомбежка, ни бездорожье, ни поломки — ничто не сорвет перевозку. Пусть водителю достанется пять, десять рейсов.

Рота за ротой — в обшарпанные автобусы с фанерными щитами вместо окон, под провисший брезент заляпанных грязью (мылись лишь места, где лозунги) грузовиков. Быстрей. В Араганду.

Грунтовые и разбитые гусеницами шоссейные дороги — глина проступала сквозь трещины в асфальте — засасывали колеса. Глохли моторы, буксовали «лысые» покрышки. К умолкшей машине сбегались шоферы, толкали, упершись плечами в заднюю стенку.

Интербригадовцы просились пособить; среди них немало шоферов. Но неумолимые испанские водители не уступали баранку. Пропахшая табаком и бензином кабина с непременной маскотой — амулетом, с фотографиями жен, невест, детей, киноактрис и тореадоров — дом шофера, и он не только старается выполнить профессиональный долг, но и блюсти законы гостеприимства: пассажирам должно быть удобно и приятно. В подходящую минуту готов объяснить, кому принадлежал баррочный дворец и какая бомба разметала замок XVII века.