Сколько длятся полвека?

Он чувствовал, что будет говорить, долго говорить, объясняя себя не только Пщулковскому, но и самому себе.

— Тебе выпало счастье, Эдмунд, ты — агроном. Знаешь, как выращивают хлеб, картофель. У меня скучное, прикладное восприятие жизни. От леса на том берегу Нейсе жду всяких пакостей — засад, завалов, ловушек, спрятанных резервов. Глядя, как легко занялись дрова, жду лесного пожара. Представляешь себе, что такое для наступающей армии — лесной пожар?.. Тебя уже не радует камин. Я добился своего, испортил тебе настроение. Ты и пословицу привел аппетитную про кашу с маслом. У меня в голове польская поговорка о горчице после обеда.

— Наш план утвердил командующий фронтом, карандашом не притронулся. Это что–нибудь значит?

— Значит, мы не круглые идиоты, и маршал Конев надеется, что, когда план полетит к чертовой матери… Опять «мать»?.. Мы не совсем оплошаем. Мы планируем дымовую завесу, но лесной пожар вспыхивает без плана… Мне отвратительны милые домики на окраине Ротенбурга. У них непробиваемые каменные стены, попрочнее тех, что в Кинто и Бельчите. Тогда не было фаустпатронов… Из окошек будут бить по машинам Кимбара ^[82]. А они необходимы для Будишина, Дрездена. Практически у меня одна дорога на Будишин. Сколько на ней мостов? Все будут взорваны. Мою неприязнь к красавице Нейсе можно не объяснять: форсирование под огнем, понтонные переправы… Еще не окончательно испортил тебе настроение? Минуточку терпения, я закончу свое черное дело. Твоя бодрость от штатской непорочности. В цивильном мозгу не может существовать все предугадывающая военная машина…

Ни за что на свете, никому, даже Владе, он не признался бы, что такая машина существует в его собственном затухающем, но еще ясном перед сном сознании…

— Ты крепко понюхал пороха под Ленино. Однако сохранил сознание гражданского человека, свято верящего в армейскую слаженность. Ты в детстве любил духовую музыку?.. Когда–то я верил в планы, обожал графики, расписания, разноцветные схемы. Какую я имел вычерченную оборону в сорок первом! Не оборона — учебное пособие… Война вот–вот кончится, а в оставшиеся дни будет планово и беспланово литься кровь. Еще какая! Имей в виду, замполит, на исходе войны люди наименее охотно подставляют себя под пули. Осенью сорок первого под Вязьмой я не думал: хочется мне жить или нет. Постарев, в апреле сорок пятого, знаю доподлинно: хочется…

Он велел адъютанту вызвать из оперативного отдела Касея.

Разговор, начатый с Пщулковским, продолжал с Касеей.

— Мы с вами, майор, старые служаки, пожилые люди. Помним: кто рано встает, тому бог подает. Достаньте, Касея, из заднего кармана брюк свою записную книжечку. Найдите страницу, где записано, когда восходит солнышко шестнадцатого апреля. Ту сладкую минуту, в какую даже грешники спят сном праведников.

— Солнечное время четыре сорок. Среднеевропейское — шесть сорок.

— Шесть сорок. Совпадает с моим талмудом. Я имею слабость перепроверять самого себя… Шесть сорок. Темно. А тут еще леса. Подготовьте, Касея, шифровку. Нет, не записывайте. Легко запомнить: «Ч» — шестнадцатого четвертого сорок пятого, восемь ноль ноль. Моя подпись. Повторите.

— «Ч» — шестнадцатого четвертого сорок пятого, восемь ноль ноль, Кароль Сверчевский.

— Не надо «Кароль». Достаточно «К». Прячьте, Касея, записную книжку. Теперь я полезу в свой карман.

Он встал, застегнул пуговицы на кителе и достал из кармана нодполковничьи погоны.

— Главнокомандование Войска Польского удовлетворило наше с товарищем Пщулковским представление и досрочно присвоило вам звание подполковника. Поздравляю вас, подполковник Касея… Звездочки вышиты искусной женской рукой, не со склада.

От неожиданного перехода Касея забыл подобающую формулу ответа и по–штатски пробормотал: «Спасибо».

— Лично я, — Сверчевский снова сел, — не считаю присвоение звания досрочным. С тридцать восьмого года утекло много воды. Нацепляйте новые погоны. Отпразднуем на том берегу Нейсе. Да будет на то воля божья и замполита.

Артиллерийская подготовка началась затемно. Залпы «катюш» прочертили в ночном небе траектории для крупнокалиберных снарядов. Короткие вспышки разрывов и медленно гаснущий свет ракет освещали саперов, наводивших мосты. Пехота по горло в студеной воде форсировала Нейсе. Мосты готовили для тяжелой артиллерии, танкового корпуса, для резервов.

Гром глухо доносился слева, отчетливее — справа. Развертывалось наступление по всему фронту. 2-я армия составляла его левое крыло в закипавшем Берлинском сражении.

Упал командующий артиллерией Пырский, из пробитого осколком горла хлестала кровь. Однако управление огнем не нарушалось.

Еще шаг — и можно уверовать в безупречную отлаженность наступления. Лесной пожар — он все–таки занялся — почти не задержал пехоту, от фаустпатронов пострадали немногие машины.

За два дня прорваны три позиции немецкой обороны. Корпус Кимбара набирает темпы. А темпы сейчас — все. Прерывая доклад Кимбара, Сверчевский орет в трубку: «Напшуд!»

Не потому, что старший начальник должен подгонять младшего, и даже не потому, что темп ниже запланированного ^[83].

Просматривая донесения в штаб фронта, он снижает их победный пафос. Боится потом попасть в смешное положение?

Много ли он видел эту войну?

Дни, недели, командуя стрелковой дивизией в сорок первом году. Ни дивизию, ни корпус, ни армию в наступление он не вел.

Когда–то Малиновский поучал: в нашем деле через ступеньку сигать нежелательно.

Он сиганул. Неосвоенное практически пытается восполнить обостренной интуицией. Восполнимо ли?

Когда командный пункт в зоне пулеметного огня, условия для психологических раздумий не наилучшие. И все-таки.

Сознавая, что война кончается, он не надеялся на слабое сопротивление. Однако и такого упорства не предвидел. Если не считать узкого клина, острием вбитого танками в Будишин, сопротивление не только не ослабело, напротив, ожесточилось. Неприятельские силы, похоже, возрастают, освежаются.

Гитлеровцы, нащупав открытый фланг необстрелянных поляков, бросили мотопехоту, танки.

Сверчевский приказал Кимбару оттянуть часть сил от Будишина, контратаками в юго–восточном направлении прикрыть оголенный фланг. Остальным дивизиям — продолжать наступление.

Он видел ближнюю цель противника, но не различал дальнюю. Фронт второй армии растянулся, сама армия разделилась на три группировки: первая продолжала наступление на Дрезден, вторая прикрывала левый фланг, третья вела бои в дымившихся лесах.

При такой час от часу усложняющейся обстановке желательно все же знать намерения противника.

Кое–что он запоздало и постепенно узнавал. Сведения, добытые боем, вытянутые из пленных.

Командующий немецкой группой армий «Центр» фельдмаршал Шернер сосредоточил мощную ударную группировку для флангового контрудара по 1-му Украинскому фронту. Ее состав еще не уточнился, приказ Гитлера, конечная задача Шернера еще не были известны.