Сколько длятся полвека?

Революция одержала верх в Петрограде и в Москве, юнкерам не удалось удержать Кремль.

…Что ни день, в ноябрьской Москве похороны. То нарядные катафалки с роскошными балдахинами, белые ризы священников, лакированная сбруя, чинно–скорбная публика, широко распахнутые двери церкви на Ваганьковском кладбище.

То совсем иная процессия. Гроб, обтянутый кумачом, красногвардейский строй, «Вы жертвою пали…» Траурный митинг. Накрепко закрыты церковные двери. Вместо заупокойной молитвы — прощальный залп.

Похороны эти — и юнкеров и красногвардейцев — не сулили умиротворения.

С кладбища отряд возвращался в казарму. Одни изучали оружие, кололи штыком мешок, набитый сеном, переползали по–пластунски. Остальные отправлялись патрулировать либо шли на облавы. Каролю нравилось собирать и разбирать замок пулемета, свой «стайер», русскую трехлинейку освоил как пять пальцев. Метко стрелял и ловко выполнял штыковую команду: «Коротким коли!», «Длинным коли!»

Команда эта вначале резанула наивной жестокостью. Чего уж приятного, — повинуясь властному голосу, втыкать штык в мешок с хрустящим сеном. От мысли, что перед тобой может оказаться не драный мешок, а человек, сохнет во рту.

Но командир — немолодой, трижды раненный на фронте крестьянин Олонецкой губернии — похвалил Кароля и велел обучать менее понятливых.

Одобрение, первые поручения оказались не только приятны, но и сняли первоначальную горьковатую накипь. Будто командир принял на себя неприятную сторону дела и ответственность за нее.

Кароль азартно выкрикивал: «Коротким коли!», «Длинным коли!» — и поправлял неумелых.

За прямотой штыкового удара виделось единоборство ради ясной задачи. Той, к которой звали лозунги в коридоре «Дрездена».

Все бы ничего, не смотри мама так выразительно всякий раз, когда оп уходит. Да если б не слухи, будто предстоит отправляться куда–то на юг. Не боязно (в отряд особого назначения — так он теперь именовался — брали лишь по собственному желанию), но неизвестное всегда тревожно. И — что сказать маме?

Перед отправкой на фронт отряды выстроились на Театральной площади. Перед «Метрополем» высокая трибуна, портрет Карла Маркса.

Кароль обрадовался, услышав с трибуны голос Стаха.

Они встретились пятнадцать лет спустя. В том же «Дрездене», переименованном в «Люкс». Фешенебельная гостиница в центре Москвы служила общежитием Коминтерна.

Человек, нужный Сверчсвскому, ждал его на четвертом этаже в 412 номере. Сверчевский одернул гимнастерку, постучался.

— Пожалуйста, — раздалось нз–за коричневой двери.

Они недоуменно оглядывали друг друга.

— Стах?.. Очень рад. Но мне нужен Будзинскпй, Станислав Будзинскпй.

— Я жду Вальтера. А передо мной комбриг…

Кароль пришел на помощь:

— Сверчевский.

Смеясь, они обнялись.

— Конспирация.

И перешли на польский.

— Так ест.

Несмотря на кремовые шторы, закрывавшие окна, никелированную кровать с пестрым покрывалом и репродукцию саврасовских «Грачей», 412-я комната «Люкса» казалась нежилой.

IV

Для Карла Сверчевского (на казанско–московском повороте из его имени выпало «о» и «л» утратило мягкость) гражданская война началась пулеметной очередью у Никитских ворот и кончилась антоновской пулей, срезавшей ветку, в тамбовских лесах летом 1921 года.

В границах, отпущенных временем и условиями, он с растущей осознанностью делал свой выбор. Подхваченный общим порывом, записался в красногвардейскую дружину. Но в Московский отряд особого назначения вступил, здраво все взвесив. Как и в Красную Армию, которая формировалась на началах добровольности. В ноябре 1918 года стал членом партии большевиков.

В Московском отряде командир, оценив каллиграфический почерк Сверчевского, предложил должность писаря.

— Из меня писарь, — подходящая русская пословица не подвертывалась, и Карл перевел польскую, — как из козьей глотки флейта.

— Воля твоя. У нас демократия.

Не все его шаги вызывали согласие других, даже близких.

Хенрика вышла замуж за токаря Яна Тоувиньского, человека работящего, религиозного, но веротерпимого. Тоувиньский не мог взять в толк — почему Карл не намерен следовать его примеру u переехать в Варшаву?

Эшелоном реэвакуированных? Увольте. Это — участь подневольного в государстве, где правит буржуазия.

Они, Карл уверен, и без того скоро свидятся. Потому остается в России, в Красной Армии, воображая будущую встречу. (Любимая мечта на годы: праздник, вольно дышащая толпа, алые полотнища над Маршалковской, Аллеями Уяздовскими, Аллеями Иерусалимскими, победная музыка…)

Московский отряд особого назначения артиллерией не располагал, штабом тоже. Всем заправлял Андрей Александрович Знаменский, образованный марксист, поднаторевший в политических поединках, но далекий от военного искусства.

Любые недочеты и нехватки перекрывались энтузиазмом красногвардейцев, рвавшихся в битву с генералом Калединым.

Однако украинская Центральная рада не пропускала советские части к Дону, запретила вывоз хлеба в голодающую Москву и Питер, в войска, противостоящие германской армии.

От Центральной рады тянулись нити к Каледину и Антанте (Франция посулила Раде заем в 180 миллионов франков), еще дальше — к США (американский консул в Риге Дженкинс вел переговоры с Генеральным секретариатом Центральной рады).

В Курске, едва выгрузившись, — после натопленной теплушки стужа перехватила дыхание — Московский отряд принял бой. Красноармейцы бежали по истоптанному снегу, стреляли, вскакивали, бежали снова. Яростная пальба — ствольные накладки обжигали руки — разгорелась у станции Ворожба.

Ночью комиссар разносил газеты, наказывая грамотеям–агитаторам прочитать на досуге вслух. Красноармейцы узнавали про крестьянские восстания на Украине, пролетарский взрыв на киевском «Арсенале», про обращение украинского Совнаркома:

«Именем Украинской Народной Республики объявляем Генеральный секретариат Центральной рады врагом свободного украинского парода…

В этой борьбе вместе с нами действуют войска рабоче–крестьянского правительства Российской Федерации».

Московский отряд был частью таких войск.