Сколько горя нужно для счастья? Книга 2

Правда опыт этот горький настолько, что чеснок с хреном покажутся райской сладостью…

Я больше ничего не боюсь и страха не ведаю…

Отчаяньем и ужасом, холодом и голодом, смертями и ранениями, мужеством и трусостью, победами и поражениями были наполнены те дни и вечность была сконцентрирована в нескольких годах, а то и в минутах, да даже секунды порой казались длиннее эпохи.

В мгновенья смертельной опасности душа человека обнажается до самый глубины, своего истинного нутра, а тело обнажает плоть до белых костей. В такие моменты, раздетые до гола сущности, которым уже нечего стыдится, творили невозможное…

Ничего уже не сможет поколебать твой рассудок, желания и фантазия перестают работать, тебя невозможно чем-то удивить или разжалобить, последнее что может жить внутри, это интерес — какая же награда нас ожидает за проявленный героизм, стоила ли игра свеч?

Самое страшное на войне, это когда ты живешь непозволительно долго, тебя продолжительное время не убивают и всё это ты переживаешь на фоне постоянных смертей товарищей. Не смотря на юный возраст твои физическое и моральные силы на исходе, под кадыком и в желудке нестерпимо печет, тебе хочется кашлять, рвать глотку, ты готов взвыть белугой и в беспамятстве рухнуть на дно окопа или же наоборот, наплевать на самого себя и в диком упрямстве броситься в суицидальную атаку на рожон.

Ты так устал убивать и залечивать раны, что сил не остаётся даже просто молча сидеть, раздумывая ни о чём и пускать слюни. Рассудок трескается до той поры при которой ты уже начинаешь молить о гибели, клянчить у бога смертельное ранение, но, когда на твоих глазах вражеское заклинание выворачивает печень, отрывает руки и ноги или превращает лицо близкого друга в кровавую массу, желание умереть ненадолго стихает и ты продолжаешь тянуть лямку…

Натруженные руки отвердели и больше не способны на ласку, глаза стали зорче настолько, что мир ты уже видишь по-другому.

Собственно, ранее мир и воспринимался мной с позиции обычного заурядного юноши. Я совсем не помню раннего детства. Как и многие воспитанники приюта я никогда не видел родителей вживую, но я, мы, были уверены, что каждый ребенок был желанный и мама с папой жутко любили нас. Просто обстоятельства сложились так, что родным пришлось рано отправиться на небеса…

Плакать хочется от того, что в жизни мы не имели возможности обнять друг друга, прижаться к отцовской щеке и материнской груди, нам не оставили радости брать пример с настолько родных людей, которые, не раздумывая бы отдали свою жизнь ради нашего счастья.

Все родители так поступают…

Но несмотря на печальные эпизоды биографии, нам точно известно, и никто нас не разубедит, что мы были любимы и нас любят до сих пор. Хоть они и переселились высоко в облака, но не утратили возможность испытывать и выражать чувства.

Когда родители тоскуют — на головы льется дождь, когда желают подбодрить сына, то волосы печет ласковое солнышко, когда дети поступают не по совести, мама с папой сердятся и небо становится пасмурным…

Я верю, что они наблюдали весь мой путь и болели, переживали, оберегали сына как могли.

С младенчества я был выращен на книгах про героизм. Учителя без устали, до першения в горле рассказывали нам истории о великих подвигах и героях прошлого, о выигранных войнах за нашу независимость и конечно же о нашем мудром правителе, который только и делает что круглые сутки думает о благополучии своего народа.

В один день судьба преобразилась, исказилась до неузнаваемости и даже частично оборвалась. Начался мой путь и путь моих товарищей с объявления войны. В класс ворвался бойкий юноша и закричал, протягивая газету — Читайте быстрее! Не успели мы ознакомится с заголовком как преподаватели уже подали списки в военный комиссариат и в актовом зале во всеуслышание объявили, что завтра утром всем воспитанникам необходимо явится на сборочный пункт. Учеба заканчивается, наступает взрослая жизнь.

— Что же теперь будет…? Сокрушались друзья… А, впрочем, не сильно то и сокрушались…

— А ничего не будет, мы всех неприятелей на раз-два одолеем и быстренько вернемся назад. Самый смелый из нас решил полностью перевернуть настроение.

— Может даже награды заслужим. Поддержал его близкий друг.

Глаза у мальчишек заблестели, каждый бойкий юноша мечтает о регалиях.

— Поскорее бы на войну… Потом в окопе я часто с улыбкой на губах вспоминал слова самого коренастого, пылкого, и больше всех остальных не понимающего и не осознающего смертельной опасности мальчугана.

Я так же поддался общему воодушевлению, и вскоре молодая кровь вскипала от одной только мысли — приобщиться к числу тех воинов прошлого, кто мечом и щитом заслужил для человечества — право быть.

Правда, теперь у нас вместо колюще-режущего оружия винтовки и автоматы, но так даже лучше…

* * *

Медкомиссии как таковой не было, как и нужды в ней. С рождения мы отличались превосходным здоровьем. Система работает как четко слаженный механизм. Мы даже не успели до конца прийти в себя и переварить новость о грядущей войне, как уже стоим на перроне и поочередно набиваемся в вагоны.

Провожала меня в дорогу подруга детства, которую я так и не осмелился назвать любимой в живую…

Часто, тоскливыми вечерами я вспоминал момент нашей первой встречи.

Мальчишки дурачились и дразнясь кидали в неё мелкие камни, а я заступился, защитничку быстренько разбили нос… В награду мне досталась она — маленькая, красивая, чернявая, нежная как поцелуй подружка.

Она не умела злиться, сердиться тоже не обучена, была легкой и ласковой как ветер. Думаю, я полюбил её еще тогда, когда она в первый раз пыталась пальцами заткнуть мои ноздри, чтобы кровь не испачкала рубашку…

Дурочка моя…

Даже сейчас, повзрослевший и многое испытавший в этой жизни я понимаю, что нет для меня на свете никого желаннее и дороже чем она. Только вот жаль, что по юношеской глупости я не был способен донести до неё сердечной склонности.

Господи, каким же нужно быть глупым человеком чтобы стесняться тех чувств, при которых жжет в груди, не сказать таких простых и избитых фраз — Ты мне нравишься. — Ты мне важна. — Будь со мной.

Если бы я смог вернуться в тот день с теперешним состоянием характера, то я бы завопил во всю глотку о том, как же сильно я тебя люблю! Но эти «если» как предмет для разговора по сути бесполезны, нужно быть смелым изначально.

Жаль, что смелость подруга безрассудства.

— Не понимаю, откуда у тебя такие мысли! Чего ты меня раньше времени хоронишь! Я был на нервах и в моменте оттолкнул её.

Ужас, как я посмел… Подыхать буду, но не прощу себе того, что на мгновенье отстранил любимую от себя. Я так хотел оправдать её любовь, доверие и нежность, но похоже, так и не сумел…

* * *

Мы забились в тесный вагон как рыбка в банку. Сидеть было негде и весь путь мы стояли на прямых ногах, а это много суток…