Сколько горя нужно для счастья? Книга 2
Шрифт:
Девятнадцать раз он успел дернуть тазом, прежде чем развеяться навсегда. На лице застыла дьявольская издевательская улыбка, взгляд его был обращен на Тимофея, сгорающего от стыда, ярости и обиды.
— Увидимся в аду. Тимофей был не в силах ответить на реплику, мужчина рыдал, а скулы чуть ли не рвались от натуги.
Злата тяжело дыша, лежала на столе, а её дух, словно ушел гулять в другое помещение…
Последние слова эхом отскочившие от стен были — Я оставил мальцу свой дар, так что успехов вам ребятки…
* * *
Мозг
Я возвожу руки к небу и вода с озера устремляется ввысь. Она закручивается в сферу как в открытом космосе и поднимается всё выше и выше. В теле будто поселился сам Господь Бог, я чувствую небывалое могущество и эрекцию.
Я круче, чем Брюс, которому черный бог оставил дар на время отпуска. Приблизительно двадцать тысяч кубометров воды зависло в небе. Из носа пошла кровь, но я продолжаю вопить и поднимать озеро к облакам.
И вот оно сваливается вниз… Мы держимся за руки и готовимся искупаться. Мир стал синим, над нами километры воды, а у нас на одних одно лишь дыхание. Я взрастил жабры и целую Мару, передавая драгоценный газ.
— О мой ихтиандр. Подумала она.
Вот так развлекаются истинные люди.
* * *
Мы бы вернулись в королевство раньше на пару недель, но я решил притормозить и использовать еще одно наследство Константина. Где я только не расстилал Мару… Я заваливал её почти на каждом встречном дереве, в грязных лужах, на берегу безымянных речек, на медвежачьих трупах.
Как она только не извивалась, как я только не извивался…
Я много думал на тему — А может, стоит забить на цивилизацию и навсегда остаться жить в лесу, претерпевая бесконечный трах? Я укладывал любимую на траву, а она каждый раз спрашивала шепотом — А что потом? А Что потом?
А потом, как правило — было хорошо, очень хорошо и так хорошо, что даже плохо… Любовный пыл диктовал ей — Царапай спину, кусай где хочешь, обнимай крепко-крепко, чтобы никто не отнял, вцепись в мясо как голодная кошка.
Ты устала, ты просишься на руки, ты уже у меня на руках…
Когда лицо возлюбленной всходит над моей скомканной жизнью, я понимаю, до чего же скуден весь остальной мир.
В такие моменты страшно представить — быть кем-то другим. Я знаю, этот страх и есть любовь, его лелею, хотя лелеять не умею.
Я люблю это тонкое тело — это хрупкое тело твоё. Я люблю гладить нежные руки и горячо дышать в женственные плечи, которые хочется бесконечно наглаживать и массировать. Твои глаза извиняют меня за все, а еще они настолько красивы, что я каждый раз пытаюсь ими поцеловаться, хочется, чтобы глазные яблоки стукнулись и прилипли друг к другу как мы.
До последних дней, это глаза любви и совести моей.
Я люблю тебя больше природы, ибо ты как природа важна! Я люблю тебя больше свободы, без тебя мне свобода тюрьма! Я стараюсь любить тебя осторожно, но ничего не получается. Я люблю тебя больше чем можно. Больше чем «не бывает» люблю! И гарантированно больше чем себя! Я люблю тебя больше песен, музыки и стихов, ибо ты это творчество во плоти. Я люблю тебя больше господства — я люблю тебя больше любви!
Мысли Мару устремлялись
в похожем ключе.Ночью — думай обо мне!
Когда идет дождь — думай обо мне!
В любое время года — думай обо мне!
Во сне и на яву — думай обо мне!
В тишине — думай обо мне!
До боли сжав ладонями виски — думай обо мне!
Зажмурившись от счастья и тоски — думай обо мне!
— Думай обо мне всегда мой любимый!!! Закричала Мару и изогнулась дугой, а я ухватил волосы цепкой хваткой и тянул как можно сильнее…
Как же сука хорошо! До невозможности хорошо! До тошноты хорошо! Мы так много хапаем от жизни счастья, что это по праву можно считать человеческим подвигом. Этим достижением мы искупили все грехи на тысячу лет вперед. Отныне мы оба неподсудны, невозбранны! И заслужили прощенья всех — кого убили и причинили раны.
Глава 29
Женская ценность определяется — преданностью, а мужская — способностью оценить её по достоинству. Таисия любила меня и была преданной до гробовой доски, а я в ответ гордился, холил её изо всех сил и чуть ли на руках не носил.
Правда, она скорее испытывала ко мне те чувства, которые испытывает молодой отец, держа в руках новорожденную дочку, а преданность её больше походила — на преданность любимому делу.
Только страсть к любимому делу придает жизни смысл.
Таисия была красивой, восхитительной, зрелой женщиной.Если такая хоть раз за всю многомиллионную историю родится на планете, то для вращающегося шарика это будет большой честью.
Естественная как дитя природы и цветок на городском асфальте.
Тускло и занудно столь редкой женщине жить обычной жизнью… Благо в её серые будни ворвался я и преобразил, исказил дни до изумления, наделил часы и минуты прекрасным и волнующим смыслом.
Мы позволяли себе абсолютно всё кроме секса. Она голая, в одном фартуке, который даже грудь не прикрывает, готовила мне еду. Разделывая тело, копошась в кишках и органах, наши пальцы встречались и сопрокасались в распоротом брюхе, мы и улыбаясь, держали друг дружку за руки.
Женщина жарила нарезанные уши в кляре и кормила меня по одному как любящая мать. Очень часто светила упругой грудью и красивым нижним бельем с намерением поднять аппетит мужчины.
Но стоит отметить, что наши чувства были иные, мы любили взаимно, но не так как любят и желают друг друга возлюбленные под теплым одеялком. Мару прекрасно чувствовала и считывала наши эмоции и ни капельки не ревновала, ведь там и тени намека на секс и флирт не было.
Охх, какая женщина, всем б такую… Таисия была обречена на одиночество с момента рождения, потому что нет и не появиться на свете достойного её тела и души мужчины.
Как же вкусно готовит… Пирожки с кожей вместо теста, напичканные большими пальцами ног. Таисия бережно отколупывала ногтевые пластины, чтобы я не подавился… Золотце моё. Таисия посветила господину жизнь и каждую минуту старалась угодить. Последний милый подарок — вырезанная вилка из бедренной кости.
Из складочек на животе получался отличный пирог. Вырванные языки со сливочным маслом просто объедение… Интересно, а их поедание считается за непрямой поцелуй? Так или иначе, я на всякий случай предупредил, чтобы мне на стол подавали исключительно молодых женщин.