Скользящие души, или Сказки Шварцвальда

У Маши поплыла голова. Перед глазами моментально соткался образ Виктории, произнесшей недавно те же слова. Совпадение?

Клайв невозмутимо продолжал:

— Любовь — волшебная субстанция, неуловимая, капризная. Большой грех — пройти мимо и не заметить подарок небес, а не воспользоваться им — непростительная глупость.

У нее вырвался невольный вопрос:

— А ты любил кого-нибудь?

Пришел его черед задуматься. Довольно надолго. Несколько километров промелькнули за окном в абсолютной тишине. Потом он ответил:

— Я любил каждую женщину, которая дарила мне ночь. Любил как мог, как желала она. Отдавал всего себя без остатка, но и с благодарностью принимал ее страсть. Как я могу лишать себя удовольствия всегда иметь свободу выбора? Как я могу лишить остальных женщин наслаждения? Пока я жив, буду дарить им себя.

— Таково было кредо Казановы, за что не раз был бит и изгнан из родного города. Ты его преемник?

— Возможно, и так. Ты была в Венеции, Мари?

«День сурка… Сейчас он добавит, что мне суждено там побывать, или…»

— Скучный город. Город-утопленник, полусгнивший, пропахший тиной. Куда веселее Рим! Уютные кофейни на площади Навона. Гомон загадывающих желание чудаков у фонтана Треви. Базилика Святого Петра. Вот где ощущаешь величие создателя. Я имею в виду маэстро Микеланджело. Полуразвалившийся символ старой веры — кровавая арена Колизея… Мой совет — при случае посиди в тени секвой на мраморных скамьях над руинами Форума — подумай о Вечности. Там всегда приятно размышлять о высоком…

Потом он продолжил начатый разговор:

— Ведь ты имеешь в виду совсем другое, не так ли? Ты имела в виду болезнь? Болел ли я любовью? Долгое время казалось, что недуг обходит меня стороной. Что ежедневной профилактикой я выработал стойкий иммунитет. Но, увы, защита дала сбой. Зараза подкосила меня несколько месяцев назад, я пытался лечить ее известными методами, но пока бесполезно. Она периодически дает рецидивы…

— Моя подруга — одно из противоядий?

Клайв болезненно скривился:

— Обещаю ей в этом признаться как можно скорее.

— А кто та, другая?

— Ты сама ответила на свой вопрос. Она — Другая. Женщина-тайна, пришедшая в наш мир из несуществующего и вновь затаившаяся в нем, — в голосе Клайва послышались металлические нотки.

— Тебе неприятно об этом вспоминать?

— Нет, почему же, воспоминания о ней подобны бальзаму. Она живет сейчас в мире снов, сладких иллюзий, говорящих глаз, призраков и заблудших душ. В мире, куда запрещено входить обычному человеку. В котором я не единожды нарушал правила…

На некоторое время вновь воцарилось молчание. Клайв сосредоточенно вел машину, не отрываясь смотрел перед собой, словно пытаясь отогнать грустные воспоминания. Его лицо напоминало застывшую скорбную маску.

К Маше, так ничего толком не понявшей из его слов, постепенно подбиралась усталость. Мелькающий за окнами равнинный пейзаж навевал дрему.

Зазвучавший вновь голос водителя заставил ее вздрогнуть и встряхнуться:

— А почему Дизентис? Единственный интересный факт, который прославил это захолустье, — казнь полусумасшедшей женщины, лживо обвиненной в сношениях с дьяволом.

Маша задумалась. Он задал логичный вопрос, требующий прямого ответа.

«Опасайся людей, над их волей я не властна».

— Меня заинтересовала эта история. Гуляя по сайтам, я прочла, что там создан музей, посвященный казненной. Вот почему Дизентис. Не более и не менее.

Клайв наморщил лоб, но ответ, похоже, его удовлетворил.

— Тем не менее странное стечение обстоятельств, не находишь? Я заканчиваю книгу о последней шварцвальдской ведьме, еду в Базель к редактору, и вдруг на моем пути попадаются влюбленные голубки, идущие по следу той же особы…

— Эта случайность удивила меня не меньше! Это твой первый роман?

— Нет, уже третий. Первый был посвящен наследию викингов, рунным манускриптам, второй — жизни и смерти несчастной Мадлен Бове, одной из главных героинь скандального Луденского дела о сношении изнемогающих от безделья монахинь с демонами, а точнее с собственными духовниками, и, наконец, последний — исследующий наследие легенд и сказаний Черного Леса.

— Ты придерживаешься странной тематики. Словно тебя привлекают не только тайны, но и зло, притаившееся за ними?

— Темнота скрывает не одну загадку, там хранится множество сюжетов. Я привык стоять на границе Света и Тьмы. Будучи ребенком, всегда шел по краю тени от оград или домов, старался, чтобы лишь одна половина моего тела освещалась солнцем.

Вот и сейчас во мне уживаются две различные сущности — смешливого любознательного мальчика, ставшего привлекательным мужчиной (да-да, я знаю свои достоинства и охотно ими пользуюсь!), а с другой стороны — ангела, оказавшегося здесь по нелепой причине. Слышишь шелест плотно упакованных крыльев за моей спиной?

— Клайв, ты действительно шутник!

— Если бы…

Он вновь замолчал. Маша перевела глаза на мелькающий пейзаж.

Остался позади маленький город, название которого она даже не успела прочесть. Большой зеленый щит, показавшийся вдали, сообщал, что до Женевы не более пятидесяти километров. Треть пути была позади, а казалось, прошло не более получаса.

Борясь с новым приступом дремоты, Маша обратилась к хранящему молчание англичанину:

— Расскажи мне о своей книге. Почему ты едешь в Базель? Ты решил издать ее в Швейцарии?

Клайв улыбнулся:

— Потому что мне выгоднее напечатать ее именно там. Предприимчивые швейцарцы не упустят возможности при малейшем намеке на аутентичность истории заработать на ней деньги. Они боготворят свое прошлое, даже когда оно плохо пахнет. Почему я должен отказаться от выгодной сделки? Я издам ее в Базеле, и еще ограниченным тиражом — в небольшой печатне под Мюнхеном.

— Понятно. А о чем, собственно, книга? Она хроникальная, или это художественное произведение?

— Это далеко не хроника. Это история трагической любви нескольких людей. История жертвенности и самоотречения, мракобесия и тупости, алчности и неприкрытого разврата. И еще это притча о Холодном Сердце.