Скользящие в рай (сборник)

– Еще чего! Завтра! Знаю я, какое завтра. Тебя только выпусти. Все в прятки играете. А мне тоже прикажешь в безработную? Дудки! У меня таких четыре квартиры. И все в разных концах города. Пока объездишь по пробкам, башка вон. Такая моя работа.

– Да, но вам нет надобности ждать здесь, – обратился я к ее разуму. – Деньги будут только завтра.

– Где у тебя кровать? Я на ней спать буду. Иди звони, чтоб сюда принесли.

Я обессиленно плюхнулся против хозяйки, не представляя себе, каким макаром от нее избавиться. И тут на улице запела автомобильная сигнализация. Хозяйка вскочила на ноги и подлетела к окну. Я тоже. Орала красная иномарка.

– Вот зараза, – прошипела фурия, – сама включается.

Она вынула пульт, направила в окно, машина умолкла.

– Иду звонить, – сказал я.

В соседней комнате я набрал номер Гены. Слава богу, он был дома.

Еще минут пятнадцать пришлось слушать злобные нотации, мое самолюбие саднило уже кровоточащими царапинами, как вдруг снаружи опять полились знакомые автомобильные трели. Не вставая, хозяйка подняла руку и, повернув пульт к окну, прекратила шум.

– Каждый хочет горшок по своей заднице… – продолжила она свою мысль, но сигнализация заработала вновь. Это было как музыка.

– Да что ж такое! – подпрыгнула она и кинулась к окну.

Машина была на месте и сигналила всеми огнями. С задумчивым видом, сунув руки в карманы, вокруг нее неспешно прохаживался Гена. Тетка нажала кнопку пульта. Машина замолчала. Гена лениво отвел ногу и треснул ботинком по колесу. Иномарка завизжала, как от боли.

Тетка принялась отпирать окно.

– Эй, ты! – крикнула она. – Уйди от машины!

Гена поднял голову, облокотился о капот. И улыбнулся нам. Впервые я видел Генину улыбку. А может, так улыбался Кулев.

– Уйди! Милицию позову!

– Так я ж ничего не делаю, – спокойно сказал Гена.

– Уйди, гад!

– Счас я за гада милицию вызову, – пригрозил Гена.

– Тебе чего, гад, делать нечего?

– Не надо путать божий дар с яичницей, – парировал он и опять пнул колесо.

– Это кто? – задохнулась она.

– Это местный, – подсказал я сзади. – Его только что из тюрьмы выпустили. Или из психушки. Я не разобрался.

– Как из психушки?

– Он такой. Ему ничего не будет.

Хозяйка схватила сумку и сломя голову покатилась вниз.

Я закрыл окно. Прихватил какие-то вещи. Осмотрелся. Потом запер входную дверь на три оборота и ушел. По-видимому, навсегда.

34

Если ты пнешь в сердцах род человеческий, он пнет тебя дважды, четырежды, сотни, тысячи раз. Он будет топтать тебя, пока ты не сдохнешь. Он смешает твои останки с пылью. А пыль разнесет на своих ступнях по всей земле. Он будет плевать на нее. Замесит в грязь. И в лучшем случае сделает из нее какой-нибудь глиняный нужник.

Это как правила игры, в которую мне не играть. Но исполнять их, считается, я обязан.

35

Все шло так, как должно было быть. Моя персона никого особенно не занимала. Не занимала она и меня. Выброшенный вдруг, случайно, я больше не интересовался этим миром, и даже то, что нарождалось во мне самом медленно и неуклонно, подобно далекой волне, не вызывало до поры у меня никакого любопытства. Это не смелость, просто такое состояние.

Я смотрел на лица прохожих, такие разные лица, добрые, озабоченные, спокойные, веселые. Равнодушные. Но в них ничего не зрело. Вернее, этого, разумеется, я знать не мог, но в них не зрелоровным счетом ничего, что имело хотя бы косвенное отношение ко мне. Я больше не был одним из них. Цепь не лопнула, голуби не вспорхнули. Странно, как быстро меня забыли. А вот во мне зрелонечто, отдаленно напоминающее слово очищение. Или зыбкое представление об очищении. Может, в самом трусливом, может, в самом печальном своем виде. Не знаю.

И все же…

В момент, когда меня начало одолевать смутное волнение – не за будущее свое, а за рассудок, – появился Никодим. Человек с таким вычурным именем и выглядел оригинально. Старик не старик, а довольно бодренький такой тип в приталенной рубашке с красными попугаями, распираемой твердым, запущенным пузом, так что спереди край рубашки далеко отставал от ширинки, зато сзади туго обтягивал тощий зад, и в светлой шляпе, из-под которой в разные стороны вились жидкие сивые кудри. Я сидел на бульваре с бутылкой пива. Никодим спешил мимо нетвердой походкой старого алкоголика, вскачку – в его представлении он, видимо, бежал. Пройдя несколько метров, он встал и повернулся ко мне.

– А я тебя знаю, – сказал он.

Я улыбнулся и пожал плечами.

– Слушай, друг, дай-ка оставлю я это у тебя. – И он сунул мне свернутый целлофановый пакет. – За мной погоня.

Не успел я слова сказать, его след простыл. Я просидел еще с полчаса – никто, кроме женщины с коляской, в направлении беглеца не проследовал. Включив воображение, можно было подумать, что он спасается от алиментов, но, впрочем, это выглядело уж слишком неправдоподобно.

Никодим оказался соседом Раисы, правда, я так и не понял, где же он жил. Поздно вечером в дверь постучали – не позвонили, а именно постучали. Раисы не было дома. Я открыл дверь. Передо мной во всей своей красе стоял владелец свертка. Из кармана выглядывало горлышко бутылки. Я взял с тумбочки пакет и молча протянул его незваному гостю.

– У тебя черный хлеб есть? – спросил он.

– Есть.

– Отрежь два куска. Это сало.

– И что?

– Будем есть.

– Что ж, за салом была погоня? – полюбопытствовал я.

– Не, то старые терки. У цыгана, как говорится, коня увел. Там дел на миллион, только не задалось чего-то. Не на того поставили. Меня нюх никогда не подводил, и на тебе! А сало так, драпать мешало. Давай его жрать. За знакомство.

– Ну, давай.

– А ты что ж это, так в сверток и не заглянул?

– Нет.

– Чудак! А если бомба?

Мы натрескались сала с водкой на ночь, и он ушел, взяв с меня слово, что дня через два мы провернем одно выгодное дельце. О каком дельце болела его голова, мне по сей день неведомо.

Никодима одолевали жгучие страсти. Его постоянно кто-то преследовал, он все время скрывался, но мне не довелось увидеть ни одного врага – только много слышал про них от него самого. Он был одержим планами быстрого обогащения, большинство из которых относилось к разного рода тотализаторам. Причем, как он уверял, зарабатывал он не столько на ставках, сколько на тонком прогнозировании и, как я понимаю, торговле этими своими прогнозами, если кому такое добро было надобно. Судя по всему, больших доходов это занятие ему пока не приносило. Хотя телефон и звонил иногда, и разговоры велись заговорщически.

Он появлялся всегда неожиданно, не всегда вовремя и пропадал надолго.

Он был балагур.

36

Я не сказал Раисе, что потерял жилье. Не сказал по двум причинам. Во-первых, это обстоятельство не привносило ничего свежего в наши с ней отношения, а его обнародование могло привести к непредсказуемым последствиям. А во-вторых, не хотелось задумываться о будущем, которое исчезало, как высыхающий источник в засуху, прямо на глазах. Из последних сил старался я не задумываться. Окажись на улице, куда бы я подался? Как бы то ни было, но я уже начинал понимать того таджика. Во всяком случае, время от времени мне приходилось грузить ящики в продуктовом магазине и таскать диваны в мебельном. За это платили сущие копейки благодаря приехавшим на заработки южанам, готовым жить впроголодь, тесно прижимаясь друг к другу.