Скоморошины
Шрифт:
Вечеринку мы сидели у старика. Девицы складыню задумали сделать. А старик и пришепнул им живу овцю у суседа унести. Тут проворны девки были, зашли в хлев без огня, овце шапку наложили, штобы не блеяла и унесли к хозяину, он и освежил ей ноцью. Утром хозяйка встает, овец много было, все белы, одна черна, той и нету. А у ей муж в карты играл и вино пил, она на его и сказала: «Это ты ночью овцу увез, в карты проиграл?» – Нет, зернышком виноват (зерно носил продавал), а овцю не трогал. – Все мужика клеплет. Так и закончилось дело. На утро старик овцю и сварили. Сын у старика, годов деветнадцати, на утро у него удить пошол на море, где переметы стоят. Удил да был, все видели, да не в свою сторону, в Кянску сторону и пошол. На удьбе люди были, кричат: «Мишко Мишко, ты не туды идешь, там суха вода-та». Порыцяли, порыцяли, да и бросили, думают: так пошол. А Мишко так и потерялса. Его пошли искать, молебны служить, да так ничего
На другой день Троицы, в Духов день соку ись ходили парнишки, а петнадцети годов Тихон был. Драли, драли (сосны) ели, ели, домой запоходили, робята в одну сторону, а Тихон в другу, будто его брат привидился: «Пойдем, Тихонко, домой, робята не в ту сторону пошли». Шол, да шол за братом, да и потерялса, захохотал. А Тихон без ума, сам не знат, как в избушке в лесной очудилса. «И вижу, жонка да робята незнакомы, очумел я и засудил „Не знай как заблу-дилса?“ Жонка ему и отвечат: – Нет, ты не заблудилса, а тебя лешой унес. – А жонка сама унесена. „Он когда придет, будет чествовать тебя едой, а ты не ешь“. А Тихон и спросил: – А худо разве тебе жить то? – „А худо; так-то жить-то и нечего, да хто с огнем ходит не благословясь, да искрину уронит, дак лешому вера (охота) пожар сделать, он и заставлят роздувать. Тежело в то время, теперь я больше не роздуваю, робятишки (от лешаго и бабы) пособляют“. Налетел сам-то лешой, ись заводят, да и его чоствоват, а Тихон и говорит: „Я сытой“. И не сел. А жона и говорит лешому: „Што сам-то не садисся? – Я сытой, я, говорит, у женщин, котора молоко не благословесь выцидит, я все выпью; я напилса, сытой. Потом я хоркону в крынки-то, они полны и сделаются, поедят мою хорхоту. – Лешой улетит да прилетит, да жона говорит лешому: «Снеси, эку беду принес, хлеба не есь, отнеси, брось на старо место“. Лешой жону и послушал, его схватил и потащил. Парень в избе был, все помнил, а тут все забыл. Да к морю, на Нульницкой наволок, его продольничихи увидели. Сколько дней не ел, ослабел, лежит в траве, не может пошевелиться. Его взяли и вывели в Тамицу.
Девушка придумала кудесить против Крешшенья и положила себе кусочик на уголок, а другой кусочик на другой уголок, богосужоного чествовала. Не благословесь в сени сходила, двери не благословесь перезаперла, штобы лешому затти льзя. И села на уголок, стала и говорит: «Богосуженой мой, поди ужинать со мной». Села и глаза закрыла. Сени застукали, сапоги стукают, слышит – идет; в избу идет, зашол в избу, крекнул и прошол середка избы; видит: пиджак, кафтан норвецького сукна, кушак поперецьной шолковой. Он кушак отвезал сейчас от себя, да в переднем углу на спичу и повесил, и шапку снял на спичу и весит. Как шапку-то клал на спичу, девича и перекрестилась, глаза отворила, а уж негде некого и нет, а кушак-от осталса на спице, веснет. Девица высмотрела его всего, в сундук и убрала. А у мужика и кушак потерялса, она и помалчиват; кабы ей любой был, дак она бы сказала подружкам. Через сколько времени мужик посваталса, ей и не хотелось, а родители отдали, тогда она мужу кушакот и показала.
Близ города Олонца в Ильин день был я в гостях у соседа и угостились, возвращались с товарищем. Попросили перевести за реку в лодке. Нужно было идти три версты берегом до запани, где плотили бревна. Когда вышли из лодки, сели закурить на лужочке; когда я закурил, облокотился на руку и задремал. Вдруг меня толкает кто-то. Я открыл глаза, стоит олончан Нифантьев – кореляк, он же был наш подрядчик; говорит мне: «Нужно итить». Я встал и пошол за ним. Он уходит от реки в лес, я за ним вслед и товарищ за мной и кричит: «Не ладно идешь, Коротких». Я сказал что «Ладно». Он и вправду подумал, что ладно. Пробежали верст около двух. Я отстал от Нифантьева, сел закурил на колодину.
Приходит товарищ, садится рядом, покурили он и говорит: «Ну, пойдем». Я спрашиваю: «А где же Нифантьев? – Нифантьев мальчишко на харчевой, а старик в городе (Олонце). – „Да ведь я же сейчас шол за ним“. А товарищ мой никого не видал. Долго ходили по горам, по болотам, часов около пяти, вышли на дорогу близ Андрусовского монастыря, оттуда пришли в деревню Ильинское и там ночевали, а утром отправились.Лет петнадцеть назад два солдата деревни Анцифоровской Марьинской волости (Димитрий Ильин и Яков Филимонов) рубили в лесу бревна на Тельмозере, накануне крещенья. Не захотели идти домой, остались в лесной избушке ночевать. Когда легли спать, Филимонов начел росказывать Ильину о Петербурге. Ильин никогда не бывал в Петербурге. Ильин сказал: «Хоть раз бы побывать в Петербурге». Проснулись утром рано, захотели пить чай, Ильин и пошол с ведром и топором за водой на озеро. Когда он вышол на озеро, видит бежит пара лошадей в санях и с колокольчиком. Подъезжают ближе, а в санях едет бывший становой пристав Смирнов. Смирнов сказал: «Садись, Ильин, я провезу вас». Ильин сел, поехали и скоро очудились в Петербурге. Смирнов оставил Ильина на Неве и велел дожидаться, когда выйдет крестный ход. Ильин стоял и смотрел; когда кончилось освящение воды, подъежает опять Смирнов, спросил Ильина: «Не хочешь ли поесть?» Ильин не отказался. Тогда Смирнов подал ему французскую булку, тот не стал ее есть, а сунул в пазуху. Когда побежали к Тельмоозеру, Ильин вышол с извощика и зашол в избушку. Товарищ и спрашивает у него: «Где был?» – В Петербурге. – Тот стал смеяться. Тогда Ильин росказал, как росположен Петербург, а потом вынул из-за пазухи и показал французскую булку.
Вас. Мих. рассказал еще случай, бывший у них в дому. У них была белая лошадь. Однажды пришли в конюшну, а лошадь в яслях для сена лежит на спине, ногами кверху и уж чуть жива, ни взад, ни вперед пошевелиться не может, только ногами дрыгает. Попробовали вытащить лошадь кверху, на сеновал. Куда! и подступиться нельзя. Пришлось выпиливать из яслей палки и только тогда еле-еле лошадь вытащили. Как она и попасть туда могла только? Конечно, лешой или домовой заволокли.
Бабушка рассказывала про своева отца:
Отец мой был портной. Осенью ходил он по деревням, шил хрестьянску одежду. Только работал он по ночам, а днем уберетца в лес под сено и спит, потому что боялся набора. А тогда была солдаччина хвастовшиной: хто бы только попал, стар или молод, брали в солдаты и везли с собой.
Раз он лег спать под сено близ большой дороги. А ножницы были у нево за опояской. Когда он уснул, сено роспинал и образовался на воле. По дороге ехал чиновнок с емщиком и говорит:
– Емщик, что тут такое?
Емщик соскочил с козел, посмотрел:
– Барин, здесь человек.
– Тасчи ево сюда, повезем в солдаты!
Посадили ево в повозку рядом с барином и поехали.
А барин был табасчик. Спичек в то време не было есчо. Когда доедут до деревни, и в каждой деревне барин посылал своева емщика роскурить трубку. В одной деревне емщик ушол роскурить трубку; а пойманный мужичок и говорит:
– Барин, позвольте мне вылезти помочицца?
– Поди, но только за телегу держись, далеко не ходи!
– Слушаюсь, барин.
Когда он вылез, а барин уже отпустил ево держать. Мужик отвернулся и говорит:
– Вот што взеть то у меня! (показал ему кулак) и сам побежал в лес. Барин плюнул только и сказал:
– А, с…н сын, убежал!
Мужичок шол лесом и заблудился. Сутки через трои вышел на поляну и услышал шум. Думал, што какой-нибудь барин имает мужика в солдаты. Подумал про себя: «лутше итти в солдаты, чем помирать с голоду в лесу!»
Подходит ближе, а на той поляне было огромное озеро.
И увидял: деруцца черти с лешим. Оне делили корову, которую утром баба проганивала в поле и говорила:
– Лешой бы тебя унес, – говорит, – черти бы порвали!
Лешой говорит:
– Мне сулена корова. А черти говорят:
– Нам, – и подняли драчу.
Черти бросают из озера камнями, а лешой вырывает из корень деревья и бросает им в озеро.
Так как лешой был один, а чертей много, они ево чуть не убили; он даже лежал.
Этот мужик подходит ближе. Лешой и говорит:
– Мужичок, скажи мне: Бог помочь!
– Бог помошь!
– Милости просим, мужичок!
Тогда все черти ускакали в воду и не стали бросать каменьями. (Оне боятся Бога-то, а лешой ет не боитца; ему нужно сысторонь штобы сказали: «Бог помочь!»). Тогда леший соскочил, вырвал огромные деревья, зарывал все озеро, што черти тут все и погибли.
Тогда лешой говорит:
– Ну, мужичок, спасибо тебе за это! Я тебя вынесу на дорогу. Тебя возьмут начальство и увезут в солдаты. Ты не бегай от солдатства: прослужишь ты только три года, я тебе дам чистую отставку. Через три года ты приедешь в Москву; на другой день по приехде выйди на улицу и смотри, как будут топицца печи. Изо всей печей дым пойдет в одну сторону, а из моей напротив ветру.