Скопин-Шуйский. Похищение престола

Кроме этого вез Стадницкий и две грамоты — одну царю Шуйскому, в которой король, оправдывая свое вмешательство в дела русские, попрекал царя за резню при Лжедмитрии, за задержку послов и знатных поляков, а также за союз со шведами — врагами Речи Посполитой.

Вторая грамота была патриарху Филарету, и ей придавалось большее значение, чем царской, она была увещевательной.

Прибытие в Тушинский лагерь королевского посольства взбудоражило всех. Поляки потребовали собрать коло, на котором первое слово было дано ясновельможному пану Стадницкому.

— Панове, наш король его величество Сигизмунд III зовет вас, сынов Великой Польши, под свои знамена… — начал торжественно посол.

Рожинский, стоявший за спиной посла, мучился от мысли, что допустил этого Стадницкого до коло: «Надо было прихлопнуть его, сунуть в мешок и в реку. Ишь че несет, пся кровь!»

— …Ваше место не здесь, где вы проливаете вашу кровь неизвестно за что и за кого, а там возле стремени вашего короля, думающего о вас и вашем счастье, — продолжал с пафосом Стадницкий.

Нет, пан Рожинский, почувствовав в этих словах угрозу его власти, не мог более терпеть. Отодвинув плечом королевского посла, он вскричал:

— Мы все, дошедшие до стен Кремля, заслужили за труды наши царской награды. И она почти в наших руках. И нам идти назад? Уходить от заслуженного?

— Правильно-о, — подхватило коло. — Мы уже заслужили-и награды-ы… Заслужили-и-и!

Стадницкий был обескуражен таким приемом. Он был уверен, что на призыв короля все истинные поляки, как один человек, с радостью кинутся под высокую руку его величества.

Даже его посулы, что король тоже наградит пришедших к нему из Тушина, не поколебали решение коло: награда уже заслужена, вот, мол, когда здесь с нами расплатятся, тогда другое дело: мы готовы заслуживать ее и у короля Речи Посполитой.

— Ничего не понимаю, — бормотал Стадницкий, возвращаясь в воеводскую избу. — И это ответ королю?

— А что тут понимать, пан Станислав, — говорил Рожинский, почти не скрывая своего торжества. — Коло решило, а оно всегда право… И потом, король осадил Смоленск, который еще неведомо, возьмет ли, а уже взял Москву… ну половину Москвы. Когда она станет вся наша, Смоленск сам упадет к ногам его величества, как переспелое яблоко.

— Но вы же служите какому-то проходимцу, — пытался спорить Стадницкий.

— Только не вздумайте сказать так при народе, пан Станислав.

Для русских он царь, а для нас пусть хоть сам черт лишь бы платил. Как только мы возьмем Кремль, свергнем Шуйского, мы посадим на престол кого захотим. И будьте уверены, он не будет врагом короля или Речи Посполитой. А пока… пока вокруг этого так называемого царя кучкуются русские и нельзя им пренебрегать. Поверьте, пан Станислав, у него уже давно нет никакой власти. Мы здесь командуем. Мы! Я и…

Рожинский едва не брякнул «и Лисовский», но вовремя вспомнил, что тот изгнан королем.

— …и ясновельможный пан Ян Сапега.

Лукавил полковник Рожинский, он один был в Тушино главнокомандующим и Сапегу ясновельможного сплавил под Троицу, почуяв в нем соперника. И даже топтанье его под Троицей вполне устраивало честолюбивого Рожинского.

— Я бы хотел увидеться с Сапегой, — высказал пожелание Стадницкий.

— Но его сейчас здесь нет, он штурмует Троицу.

— А патриарх Филарет?

— Патриарх здесь. Вон его подворье.

— У меня есть к нему королевская грамота.

— Надеюсь, его величество правильно оценил роль иереев в России? — высказал догадку Рожинский.

— Да, он вполне учел прошлые ошибки.

— Вот видите, у нас уже и православный патриарх свой, исправно отправляет свои обязанности и хоть завтра готов венчать на царство достойного. Разумеется, кого мы укажем. Все надо делать с умом, — усмехнулся Рожинский. — И патриархов, и царей.

Нет, не понравился Рожинский королевскому послу, не понравился. Ведь это он собрал коло и повернул его куда хотел, в сущности, против короля. «Узурпатор, чистой воды узурпатор», — думал Стадницкий, направляясь на подворье патриарха.

Патриарх Филарет, седобородый старец, принял королевского посланца ласково и, будучи в окружении своего клира, велел дьяку Грамотину читать грамоту вслух.

Прокашляв свою басовитую глотку, Грамотин начал:

— Так как в государстве Московском с давнего времени идет большая смута и разлитие крови христианской, то мы, сжалившись, пришли сами своею головою не для того, чтобы желали большей смуты, но для того, чтоб это великое государство успокоилось…

Кивали старцы головами: «Эдак, эдак».

— …Если захотите нашу королевскую ласку с благодарностью принять, — гудел бас Грамотина, — и быть под нашею рукою, то уверяем вас нашим государским истинным словом, что веру вашу православную, правдивую, греческую цело и ненарушимо будем держать, оставим при вас, старые отчины и пожалования, но сверх того всякою честью, вольностью и многим жалованьем вас церкви божии и монастыри одаривать будем.

Пока Стадницкий был у патриарха и изыскивал возможность передать королевскую грамоту Шуйскому, в это время в воеводской избе шло совещание высших чинов Тушинского лагеря, которым заправлял Рожинский. Здесь пришли к решению еще более жесткому, чем на коло: просить короля уйти назад в Польшу, поскольку Россия уже завоевана, а Смоленск сам сдастся, как только будет взята Москва.

Был составлен конфедерационный акт, в котором объявлялось, что король Сигизмунд III «не имеет никакого права вступаться в Московское государство и лишать их награды, которую они приобрели у царя Дмитрия своими трудами и кровью».

Все присутствующие охотно подписали конфедерационный акт, отвезти его королю было поручено воеводе Мархоцкому. Тот, взяв его в руки и перечитав, сказал:

— Нужны подписи еще Сапеги и Лисовского, это придаст акту вес.

— Сапега, конечно, не помешает, — согласился Рожинский. — Но подпись Лисовского может все испортить, он же вне закона.

— Тогда надо ехать к Сапеге, — сказал пан Тишкевич. — Могу я.

— Нет, — возразил Рожинский. — К Сапеге поеду я.

Он понимал, что Тишкевича Сапега может послать подальше, а вот с ним, главнокомандующим, он должен будет считаться.

Дабы придать вес своему прибытию, Рожинский помчался к Троице в богатой боярской каптане, запряженной шестерней, в сопровождении сотни конных гусар. Сразу начинать разговор с подписи счел неприличным, спросил о Нуждах.

— Пороху бы побольше, — сказал Сапега. — Чертовы монахи приспособились воровать из наших подкопов заряды. Напасись на них.