Скорачи

– Попробуй подол промеж ног завязать, – советует любимый. – И ходить будет немного проще и не так некомфортно без трусов.

– Интересная мысль, – соглашаюсь я, проделывая, что он посоветовал.

Ходить надо осторожно, потому что ноги у меня голые, правда, у Сережи тоже, но ему хоть как привычнее, а мне совсем сложно, конечно. Но я внимательно смотрю под ноги, идя вослед за любимым. А он идет как-то по-кошачьи, мягко и совсем неслышно, как будто и нет его. От этого мне становится меньше страшно, потому что мой Сережа лучше знает, что и как правильно делать.

– Стоп, – командует он. – Привал, давай сойдем с тропинки.

Мы сходим с лесной тропки, но сразу садиться Сережа мне не разрешает. Сначала он находит еловые ветки, какие-то листья и обустраивает довольно удобную лежанку, лишь затем укладывая меня туда. Я радуюсь возможности вытянуть ноги, немного подремать, опираясь головой о его ноги. Любимый же не ложится, он очень внимательно озирает окрестности, прислушиваясь.

Я его понимаю, потому что враг может быть где угодно. Правда, и куда мы идем, я не знаю, но так как мне все равно, то даже спрашивать не буду. Погода напоминает летнюю, но впереди у нас осень, зима, как мы их переживем-то, учитывая, что я почти голая, да и Сережа не сказать, что одетый. Наверное, я тороплюсь, до осени еще дожить надо, а у нас сплошная неопределенность. Тороплюсь я, наверное.

– Значит, предполагаем, что это Белоруссия, – произносит Сережа. – Идем мы с тобой на восток, там, по идее, наши. Раньше или позже определимся на местности, и можно будет что-то придумать. Героизмом мы с тобой не занимаемся, наша задача – выжить. Вопросы?

– Как ты скажешь, так и правильно, – сообщаю я ему в ответ, действительно так думая. – Напугало меня все это, одно дело фильмы…

– Другое – реальность, – кивает любимый. – То есть план вчерне принят.

– Ага, – киваю я, вздыхая. – Нет, чтобы деток лечить, теперь мы сами детки, да еще в такое время…

– Будешь ты еще деток лечить, обещаю, – твердо говорит мне Сережа, и я ему верю. Верю, потому что он не может ошибаться.

Наверное, что-то сломал во мне этот ров, полный убитых людей и детей. Никогда их столько не видела, а тут голые тела – это так страшно, просто не рассказать как. Невозможно объяснить, насколько страшно мне такое видеть, я же врач… педиатр! Я лечу детей, и каждый из них как мой, а тут такое. И от понимания этого хочется плакать, но плакать нельзя: пока я не знаю, что с сердцем, сильные эмоции мне запрещены.

– Пойдем, родная, – поднимается на ноги Сережа. – Надо хоть до воды какой дойти, тут речушек должно быть много, надо помыться да воды набрать.

– Да, помыться – мысль хорошая, – отвечаю я ему. – Ибо сколько я не мытая, никто не знает.

Сережа идет вперед, я поспеваю за ним, а лес полон птичьего гомона. Насколько я помню, это как раз хорошо. Потому что нас за врага не воспринимают, хотя надо любимого спросить, он лучше знает. Он вообще все лучше знает, потому что я городская, а вот Сережа себя ведет так, как будто в лесу родился. Это так необычно, но он же офицер, наверное, их так учат.

Мы идем, кажется, не спеша, при этом Сережа видит все. Остановившись у куста, он быстрыми движениями обирает его, ссыпая ягоды в невесть откуда взявшуюся черную пилотку. Хотя понятно, откуда она взялась: автомат же не в воздухе висел, значит, тот же фриц с ним и одеждой своей поделился. Ягоды вкусные, но любимый себе их не берет, а попытку поделиться мягко пресекает. Он… Он это для меня?

Сергей

Вот что странно – того фрица не хватились, хотя тело я, конечно, замаскировал как смог, но самого его не хватились, как не было его. Как будто он возник из небытия, специально, чтобы поделиться оружием и припасами, чего просто не бывает. Значит, ситуация сложнее или же я просто чего-то не понимаю. В свою очередь, это значит, что преследования можно не ожидать, что тоже хорошо.

Варенька моя ягоды лопает, но явно не понимает, почему я ей все отдал, а все просто: сначала она должна быть накормлена, особенно этими самыми ягодами. А вот через часик встанем мы на привал подольше и, наверное, посмотрим, что там у фрица в рюкзаке кроме двух гранат. Еда точно должна быть, значит, и пообедаем, а потом и ночлегом озаботимся.

Верил бы я в сказки, посчитал бы себя сверхудачливым или еще кем-то, но в такие сказки я не верю. Пропал фриц и никто ничего – такого не бывает, особенно учитывая, что он каратель. Много чего не бывает на самом деле: и бросок финки метров с пяти, и все остальное. Потому что бросать нож – это не только глазомер, но еще и мышцы, которых у этого тела нет. Но при этом я двигаюсь так, как после училища, и, главное, спокойно воспринимаю обстановку вокруг себя. Ну, Великая Отечественная, ну и что… Так не бывает. Варя себя в руках держит, это заметно, но ее должно было размотать так, что ни одна сила воли не утянет. Лет двенадцать ей на вид, ребенок-ребенком, но какие-то признаки уже есть. Да и красивая она, аж дух захватывает.

Вот, кстати, и речка, скорей ручей. Воды набрать хватит, помыться, хоть частично, – тоже. Ну и встать здесь на часок-другой… Впрочем, уже и о ночлеге нужно подумать, если мы буром на партизан не выскочим. Ну а что, сказка так сказка! Тут, кстати, тоже зависит, в сорок третьем, по-моему, целые области партизанские были, так что, кто знает…

– Помойся, родная, я посторожу, – предлагаю я Вареньке, она только вздыхает. Ну да, студеная вода, тут бойлера нет.

– Спасибо, Сережа, – и голосок у нее нежный такой, ласковый.

Развязывает подол, выскальзывая из платья, и тут я вижу то, чего раньше не заметил, – по крайней мере тело точно били – отметины характерные имеются, а Варенька моя вздыхает еще раз и лезет в воду, тихо взвизгнув. Ну, тут ничего не поделаешь… Кстати, солдатский сидор у фрица – такой же нонсенс, как и гуляющий эсэсовец, которого никто не ищет. Но факт есть факт, и мыло я в нем нахожу…

– Мыло возьми, – протягиваю я обнаруженный кусочек хозяйственного мыла. В наших условиях любое сойдет.

Вообще, содержимое сидора, который я поначалу за рюкзак принял, очень мне игру в поддавки напоминает: портянки, которые и за полотенце сойдут, хлеб, две банки чего-то пока не известного, табак в варианте махорки, насколько я чувствую, сало, патроны и фляга. Да еще снятая с фрица еще одна… В общем, живем. О, даже спички есть, надеюсь, не «гомельдрев» из известного анекдота. Даже котелок есть. Внутри сидора? Смешно, да. Как будто кто-то собрал нам этот сидор для того, чтобы нам комфортнее было. Кстати, из запасных портянок можно чуни сделать. Будет неидеально, но всяко лучше, чем голыми ногами.

Вот пока моется мое солнышко, я займусь обедом и чунями. Привал тут у нас на некоторое время, часа на два, наверное, может, и три. За это время отдохнем, поедим, любимая моя помоется, а меня пока по запаху не найти, потому потерплю я.

Значит, развожу бездымный костерок, на который вешаю котелок, а в него… Вскрываю банку финкой, тоже мне бином Ньютона, внутри обнаруживаю тушенку, что с моей точки зрения вполне логично. Ну, хлеб у нас есть, соль тоже, потому как солдат без соли не встречается. Ложка, правда, только одна, ну это не беда – по очереди поедим. И сделаю я сейчас бульончик на тушенке. Так себе еда, но горячая, что очень в наших условиях важно, ибо гастроэнтеролога у нас нет, да и вообще не нужно до крайностей доводить наши растущие организмы.