Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого

– Сибилла, – сказал я горячо, – вы клевещете на себя! Я убежден, что вы клевещете на себя! Вы одна из тех, что живут в мире, но сами не от мира сего. Ваша душа слишком открыта и чиста, чтобы запачкаться даже от соприкосновения с грязью. Я не поверю ничему, что вы говорите против своей нежной и благородной натуры; и я вас очень прошу, Сибилла, не огорчайте меня постоянным упоминанием о моем богатстве, или я стану смотреть на него как на проклятие. Будь я беден, я бы вас так же любил.

– О, вы могли бы любить меня, – перебила она меня со странной улыбкой, – но вы не посмели бы сказать мне это.

Я молчал. Вдруг она засмеялась и ласково обвила руками мою шею.

– Итак, Джеффри, – сказала она, – я кончила свою исповедь. Мой ибсенизм или какой-нибудь другой «изм» повлиял на меня, но нам нет нужды тревожиться о нем. Я сказала все, что было у меня на душе, я сказала правду, что сердцем я не молода. Но я не хуже, чем другие люди моего «круга». Я вам нравлюсь, ведь так?

– Мою любовь к вам нельзя выразить так просто, Сибилла! – ответил я несколько скорбно.

– Все равно, я предпочитаю выражать ее так, – продолжала она. – Я в вашем вкусе, и вы хотите жениться на мне. Итак, я прошу вас пойти к моему отцу и поскорее купить меня, заключить торговую сделку. И когда вы купите меня… Не смотрите так трагично! – и она снова засмеялась. – И когда вы заплатите священнику, и заплатите подругам невесты браслетами или брошками с монограммами, и заплатите гостям свадебным тортом и шампанским, заплатите всем, даже последнему человеку, который закроет дверцы свадебной кареты, – увезете ли вы меня далеко-далеко от этого места, из этого дома, где лицо моей матери преследует меня как привидение среди мрака, где я измучена ужасами и днем и ночью, где я слышу такие странные звуки и где мне снятся такие страшные сны?.. – Она вдруг замолчала и спрятала лицо на моей груди. – О да, Джеффри, увезите меня отсюда поскорей! Уедем навсегда из этого ненавистного Лондона и будем жить в Уиллоусмире. Я найду там былые радости и счастливые прошедшие дни.

Тронутый ее умоляющим тоном, я прижал ее к своему сердцу, чувствуя, что она едва ли могла отвечать за странные слова, сказанные ею в том измученном и возбужденном состоянии, в каком она, очевидно, находилась.

– Все будет, как вы желаете, моя дорогая, и чем раньше вы станете моей, тем лучше. Теперь конец марта. Хотите венчаться в июне?

– Хочу, – ответила она, продолжая прятать лицо.

– Теперь же, Сибилла, помните, чтоб о деньгах и торгах больше не было разговора. Скажите мне то, чего вы еще не сказали: что любите меня и любили б, даже если б я был беден.

Она прямо и решительно посмотрела мне в глаза.

– Я не могу вам этого сказать, я говорила вам, что не верю в любовь; если б вы были бедны, то я, конечно же, не вышла бы за вас замуж. В этом не было бы никакого смысла.

– Вы откровенны, Сибилла!

– Лучше быть откровенной! А разве нет?

И она, вытянув цветок из букетика у себя на груди, стала прикалывать его к моему сюртуку.

– Что хорошего в притворстве? Ведь вы ненавидите бедность, и я тоже. Я не понимаю глагола «любить»: временами, когда я читаю книгу Мэвис Клер, я верю в существование любви, но, едва я захлопну книгу, моя вера исчезает. Поэтому не просите того, чего у меня нет. Я охотно, даже с радостью выхожу за вас замуж; это все, чего вы можете ожидать.

– Все! – воскликнул я с внезапным приливом гнева, смешанного с любовью, и, схватив ее руки, покрыл их безумными поцелуями. – Все! Вы – бесстрастный, ледяной цветок! Нет, это не все: вы должны растаять от моего прикосновения и узнать, что такое любовь; не думайте, что вы можете избегнуть ее влияния. Вы – милое, безрассудное, прекрасное дитя! Ваша страсть спит – она должна пробудиться!

– Для вас? – спросила она, положив голову мне на плечо и с мечтательным выражением глядя на меня своими прекрасными лучистыми глазами.

– Для меня!

Она засмеялась.

– «О, вели мне любить, и я полюблю!» – процитировала она едва слышно.

– Вы полюбите, вы должны! – пылко твердил я. – Я буду вашим учителем в искусстве любви!

– Это трудное искусство! Я боюсь, что вся жизнь пройдет, прежде чем я научусь ему, даже с моим «учителем».

И колдовская улыбка мелькнула в ее глазах, когда я поцеловал ее на прощанье и пожелал покойной ночи.

– Вы сообщите эту новость князю Риманцу?

– Если вы хотите.

– Конечно. Сообщите немедленно, я хочу, чтоб он знал!

Я спустился по лестнице; она перегнулась через перила, следя за мной.

– Покойной ночи, Сибилла!

– Непременно скажите князю!

Ее белая фигура исчезла, и я вышел на улицу. В моей голове царил хаос, я ощущал одновременно гордость, экстаз и страдание – жених графской дочери, возлюбленный женщины, которая сама назвала себя неспособной любить и лишенной веры.

XVIII

Оглядываясь назад спустя всего три года на этот особенный период моей жизни, я отчетливо вспоминаю странное выражение лица Лючио в тот момент, когда я сообщил ему, что Сибилла Элтон приняла мое предложение. Внезапная улыбка придала его глазам свет, какого я никогда не замечал у него раньше: блестящий и вместе с тем зловещий, как бы подавляющий в себе гнев и презрение.

Пока я говорил, он, к моему негодованию, играл со своим любимцем – «мумией-насекомым», и мне выше всякой меры было противно видеть отвратительную настойчивость, с которой сверкающее создание цеплялось к его руке.

– Все женщины одинаковы, – произнес он с жестким смехом, услышав мою новость. – Немногие имеют достаточно нравственной силы, чтоб устоять против соблазна богатого замужества.

Меня это рассердило.

– Едва ли хорошо с вашей стороны мерить все деньгами, – сказал я. Затем после небольшой паузы прибавил то, что в глубине души считал ложью: – Она, Сибилла, любит меня только ради меня самого.

Его взгляд сверкнул подобно молнии.

– О, так это все меняет! Что ж, в таком случае сердечно поздравляю вас, мой дорогой Джеффри. Добиться расположения одной из самых гордых девушек Англии и завоевать ее любовь, при этом быть уверенным в ее готовности выйти за вас замуж, если б даже у вас не было ни гроша, – это действительно победа! И победа, которою вы можете гордиться! Еще и еще раз поздравляю вас!

Подбросив противное существо, которое он называл «духом», чтоб заставить его взлететь и медленно кружиться у потолка, он с жаром пожал мою руку, продолжая улыбаться, и я инстинктивно почувствовал, что он угадывал правду, как и я: то есть что, будь я бедным автором, имеющим только то, что мог заработать своим умом, леди Сибилла Элтон никогда и не взглянула бы на меня, не то что не согласилась бы выйти за меня замуж; но я молчал, боясь выдать мое настоящее положение.

– Видите ли, – продолжал он с безжалостной улыбкой, – я и не предполагал, что старомодная романтика может быть свойственна такому в высшей степени холодному существу, как ваша прекрасная возлюбленная. Любить только ради любви делается старомодной добродетелью, – продолжал неумолимо Лючио. – Я считал, что леди Сибилла по сути современная женщина, сознающая свое положение и необходимость достойно поддерживать это положение перед светом, и что пасторальные сентиментальности всех этих поэтических Филлисов и Аманд не в ее натуре. Кажется, я был не прав. И допустил ошибку в отношении прекрасного пола.

Тут он вытянул руку, и «дух», возвращающийся назад, немедленно уселся на свое обычное место.

– Мой друг, уверяю вас, что если вы приобрели верную любовь верной женщины, то вы приобрели гораздо большее богатство, чем ваши миллионы: сокровище, которым никто не в состоянии пренебречь.

Его голос смягчился, его глаза приняли задумчивое и менее презрительное выражение. Я взглянул на него в недоумении.

– Как же, Лючио, я думал, вы ненавидите женщин?

– Я ненавижу их! – быстро ответил он. – Но не забывайте, почему я их ненавижу! Потому что они имеют все возможности, чтобы делать добро, а большинство из них умышленно обращают этот дар во зло. Мужчины находятся всецело под влиянием женщин, хотя мало кто это признает; из-за женщин они поднимаются к небесам или опускаются в ад. Последняя дорога – самая излюбленная и почти повсеместно преобладающая.