Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности

С этими же чертами характера и личными способностями Дмитрий однажды был приглашен в «Братство», заняв там подходящую только для него нишу.

– Ты, Игорь, существо нежное. Избалованное, – с всегдашней иронией, которую никогда не угадаешь, как правильно понимать, говорил Дмитрий, подливая Ростокину крутой кипяток в стакан с чаем.

Ветер за стеклами ходовой рубки явственно свирепел. Они проходили сейчас самое неприятное место, где сталкиваются ветры и течения из Атлантики, Индийского океана и с ледяного щита Антарктиды. «Валгалле» все равно, она через любой ураган и тайфун прорвется, но грохот волн, начавших захлестывать даже высокий полубак, слегка нервировал журналиста, который пусть и имел почетное звание корветтен-капитана, но все же космического, а не морского флота. Он хорошо помнил, как едва уцелел на яхте, проскочив совсем рядом со страшным тайфуном в Индийском океане.

– Что у себя жил, как король на именинах, что у нас на всем готовом. Воевать – это легко. Даже очень легко. Но нормальной жизни, где от тебя почти ничего не зависит, и со всеми твоими талантами финансовый рубеж – две сотни рублей (советских), ты не захватил. Хочешь больше – или в воры иди, или на такую работу… На рыболовном траулере за полгода без захода в порты на «Жигули» заработаешь. Если выживешь. Или крыша не съедет. Видал я ребят, что те самые пять тысяч, сойдя на берег в Мурм'aнске, за неделю прогуливали – и опять в море. А потом глядишь, принял заначенную бутылку спирта – и за борт. Чтобы не мучиться. С тобой так, как я, никто из наших не разговаривал? – И сам себе ответил: – Конечно. Андрей, Сашка – они на мелочи не размениваются. Сами несгибаемы, как перекаленная сталь, и других за таких же держат…

– Разве ты – не такой? – спросил Игорь.

Странно, но подобных разговоров раньше им вести не приходилось. Слишком много было других тем.

– Может быть – гораздо хуже, – усмехнулся Воронцов. – Про самое начало нашей истории ты, конечно, мало что знаешь. Всякое там случалось, пока не притерлись, по причине отсутствия более разумных вариантов. Но это – наше внутреннее дело. Если тебя сейчас вельтшмерц [58] охватила – выбор небольшой. Наплевать ей, тоске то есть, в самую душу и жить дальше. Или – домой сваливать. В пятьдесят шестой. Там ведь лучше?

58

Мировая тоска (нем.).

Ростокин непроизвольно поморщился.

– Ну да, кажется, соображаю. Там вас с Аллой тюрьма ждет? [59] Много дадут, по вашим законам?

– Ей – лет пять, – после паузы неохотно ответил Игорь. – Мне могут и десятку впаять. Если не сумеем оправдаться…

– Ничего. Отсидишь – выйдешь другим человеком, – с интонацией Папанова сказал Воронцов. Этого фильма [60] Ростокин не видел. – А тюрьмы у вас хоть хорошие?

– Зачем ты так, Дмитрий Сергеевич?

59

См. роман «Андреевское братство».

60

Фильм Э. Рязанова «Берегись автомобиля».

– Чтобы привести тебя в меридиан, как у нас, у штурман'oв говорят. Сравни то, что есть, и то, что может быть, – глядишь, полегчает. Только на спиртное по этому случаю налегать не советую. Нормальный человек пьет с устатку или для развлечения. А тоску водкой заливать – последнее дело…

– Много в этом деле понимаешь? – чтобы слегка самоутвердиться, спросил Игорь.

– А то! Мы в самые для меня поганые времена, с семьдесят четвертого начиная, со стармехом, у которого весь спирт был в распоряжении, в такую игру играли – кто лучше повод для выпивки придумает. Просто так – это уже алкоголизм. Я, допустим, поднимаю стакан за того израильского придурка, что неправильно на мине взрыватель установил, и она не у нас под килем рванула, а на сотню метров позже. Он соглашается, второй наливает – за мастеров судостроительного завода, подшипники которых без масла, на сухом трении проработали, сколько надо, чтобы нам до базы дотащиться… Естественно, употребляли не в ущерб службе и техническому состоянию корабля. Но тебе это знать как бы и ни к чему. Дела давно минувших дней…

Ростокину показалось, что несгибаемый адмирал тоже слегка загрустил.

– Смотри лучше сюда, – Воронцов показал на экран симулятора. – Вот картинка грядущего сражения, планируемая Балфуром, исходя из наших разведданных, а вот – то, что он должен предпринять, с точки зрения компьютера, смоделировавшего его личность по доступным источникам. Необходимую информацию Сильвия с Алексеем подкинули. Они там в Лондоне даром хлеб не жуют.

– То есть получается, – сказал Игорь, всматриваясь в изображенные разными цветами схемы, – что адмирал сейчас как бы действует вопреки собственным глубинным желаниям и определяющим их принципам?

– Приблизительно. Это – не такой уж редкий случай. В военной истории, вообще в психологии. Сшибка разнонаправленных, но ценностно равновеликих побуждений. Эмоционально, гормонально некая особа тебя возбуждает и влечет до умопомрачения. «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой», – выражаясь классическим штилем. Разум же, или его остатки, изо всех сил предупреждает о губительности столь невыгодной сделки. И тут каждый поступает… В зависимости от чего? – тоном экзаменатора спросил Воронцов.

– Я, Дмитрий Сергеевич, психологию тоже изучал, и в мое время, смею заметить, она разработана куда глубже, чем в ваше, – с некоторым вызовом ответил Ростокин.

– Это ты брось. Книжек у вас больше написано и диссертаций защищено. А так… Ни один ваш и наш профессор Сократа, Конфуция или Экклезиаста ни на йоту не превзошел. Да зачем далеко ходить – тот же Новиков, впервые к вам попав, и тебя психологически просчитал и переиграл, и вашего Суздалева. Сан-Франциско помнишь? И где ваши «глубокие разработки»?

– Ну, это ты не равняй! Здесь совсем другие факторы и способности…

– Тогда в чем смысл высоких теорий? «Что было, то и будет, и ничего нет нового под солнцем». Екклезиаст, прошу заметить. Строители Нотр-Дам, Кельнского собора, да тех же и пирамид МИСИ и МАРХИ [61] не кончали, а по сей день их выпускников в тупик своими решениями ставят…

61

Московский инженерно-строительный, Московский архитектурный институты.

Воронцову просто нравилось развлекаться, подначивая своего как бы правнука. Времени у них много, все решения приняты, отчего бы не потренировать молодого?

– Итак, что мы имеем? Адмирал Балфур, Роджер, веселый он или нет, скоро узнаем, предположительно решил перехватить «Изумруд» таким вот образом, – Дмитрий указал на схему, изображенную синими линиями. – Это весьма смело, нестандартно и могло бы выйти неплохо, абстрактно рассуждая. Однако наш партнер строит свои планы из расчета, что предельная скорость нашего крейсера никак не больше двадцати шести узлов. И здесь он прав. Уровень технической мысли иного не допускает. Показания очевидцев боя, где Володя галсировал на тридцати и больше, сэр Роджер отрицает. Тоже правильно. Не может флотоводец ориентироваться на легенды. Я бы тоже в свое время не поверил, что у израильтян есть экранопланы размером в авианосец…

– А теперь?

– Слушай, Игорь, не нужно меня грузить. Мы чем-то другим сейчас занимаемся, нет?

– Согласен, Дима, прости. Продолжай.

– Продолжаю, – прежним ровным голосом, как на занятии по технике безопасности с младшим комсоставом, Воронцов перешел к следующей теме, не последней по значению. – Адмиралу Балфуру, при этой схеме боя, скорее всего, сопутствовал бы успех, пусть и относительный. Он мог бы сохранить большую часть своего отряда и надеяться протащить конвой до места… Я бы, на его месте, нашего Володю свободно бы периграл.

Игорь, оставаясь, невзирая ни на что, человеком другой культуры, опять удивился. Как же так?

– Да вот так! Не могла, по всем теориям, старая «Слава» [62] сутки против немецкого дредноутного флота отстреливаться. А смогла. Ты никогда, Игорек, не думал, что безрассудная отвага преодолевает любые… ну, факторы?

Воронцов, посасывая трубку, подошел к лобовому стеклу рубки, прижался к нему лбом, всматриваясь в увенчанные пенными гребнями валы, которые «Валгалла» распарывала и подминала под себя, почти не теряя скорости.

62

«Слава» – додредноутный броненосец из серии «Цесаревич». Три систер-шипа, «Суворов», «Бородино», «Александр Третий» погибли при Цусиме. «Орел» сдался в плен по исчерпании возможности к сопротивлению. «Слава» и «Цесаревич» («Гражданин» после Февральской революции) успешно сражались всю Первую мировую против многократно превосходящего немецкого флота. Особенно прославились в Моонзундских сражениях 1915 и 1917 годов.