Скоро тридцать

Я снова посмотрел на часы и спросил себя, чувствую ли я еще усталость. Да, я чувствовал себя усталым. Очень усталым. Но все-таки я произнес:

— Дай мне время на то, чтобы побриться, и я буду готов.

32

— Знаете, что это мне напоминает? — спросил Гершвин, передавая мне бутылку сандерберда.

— То лето, когда мы сдавали экзамены? — спросил я.

— Как ты догадался?

— Я тоже про это думал.

— И я, — сказала Джинни. — Фантастика, да?

Когда я пришел к Джинни в начале третьего, они с Гершвином уже составили план дальнейших действий. Сначала мы поехали в «Поваренок» и съели обильный английский завтрак, который подается там весь день, а тостов можно брать, сколько хочешь. Потом мы заехали в магазин и купили бутылку сандерберда — совсем как в старые времена, — а затем поехали к холмам Клент, надели свои куртки, взобрались на один из холмов, открыли вино, легли на траве и больше ничего не делали, только разговаривали и смотрели на небо.

14.52

— Знаете, что я делал в это время год назад?

— Что? — спросила Джинни.

— Сидел в своем офисе на Манхэттене и обучал новых сотрудников. Представляете — я, Мэтт Бэдфорд из Кингс Хит, — и на Манхэттене. Я работал с полшестого утра до десяти вечера. Я даже заработал себе язву желудка на нервной почве. А сейчас, через год, я лежу на холме, курю, пью вино, болтаю с друзьями. Что еще нужно человеку?

— Я часто думаю о том, что мне, наверное, не стоит работать так много, — сказала Джинни. — Ну, вы понимаете: перейти на полставки и заняться чем-то более интересным. То есть какой смысл в деньгах, если ты все время занят?

Она вдруг остановилась, икнула, сделала еще глоток вина и передала бутылку мне.

— Как классно! — засмеялась она, потом вздохнула и показала рукой на небо. — Почему мы позволили всему этому уйти?

— Так всегда бывает, да? — сказал Гершвин. — Жизнь становится слишком насыщенной, приоритеты меняются. Во всем виноваты только мы сами.

— Абсолютно точно, — сказала Джинни. — Мы дураки, раз это допустили. Мы становимся старше и не понимаем, что происходит, и только когда…

— …мы достигаем нашего нынешнего возраста… — вставил я.

— …мы понимаем, как это все важно, — закончил Гершвин.

15.05

— Пока мне не исполнилось двадцать девять, я любил думать о том, каким я буду в тридцать лет, — сказал я, переворачиваясь на живот. — Я знал, что не собираюсь переходить с водки на хорликс [11] , но, да, я начал интересоваться процентными ставками, как когда-то интересовался футболом, хотя при этом никогда не хотел становиться одним из тех, кто боится постареть. — Я остановился, чувствуя, что мысль уходит куда-то в сторону, потом продолжил: — А как получается, что некоторые, кому уже за тридцать, чувствуют себя так, как будто им всего двадцать с небольшим?

11

Безалкогольный горячий напиток, который пьют для улучшения сна.

— Да. — Джинни энергично закивала головой, словно отвечая на вопрос анкеты «Хорошо ли мы знаем себя?» в женском журнале. — Думаю, я почти не изменилась с того времени, когда мне было двадцать шесть. Это вроде как достаточно много, чтобы чувствовать себя взрослой, но в то же время достаточно мало, чтобы оставаться глупой. — Она засмеялась. — А ты, Гершвин?

Он напряженно почесал голову:

— Когда я с Шарлоттой, мне кажется, что мне уже тридцать пять. Я чувствую себя папой. Это, кстати, довольно приятно. А когда ее нет поблизости, мне может быть сколько угодно — от четырнадцати до двадцати шести.

— А мне кажется, что где-то внутри я всегда ощущал себя тридцатилетним, — сказал я. — Я все время чувствую, что жизнь требует больше, чем у меня есть на самом деле.

— А он прав, кстати, — сказала Джинни, повернувшись к Гершвину. — Мэтт всегда был старым пердуном в нашей компании: моралист, этакий мистер Папа.

— Большое вам спасибо, — сказал я саркастически. — Но это правда: я иногда сам чувствую себя папой. — Потом я сформулировал новый вопрос и задал его: — Когда вы в первый раз по-настоящему почувствовали себя взрослыми?

— Когда родилась Шарлотта, — сказал Гершвин.

— Когда умерла мама, — сказала Джинни. — А ты?

— Не знаю. Может быть, я все еще жду этого момента.

15.23

— Если подумать, то сегодня тридцать лет — не так уж и много, — сказала Джинни. — Это как если бы целое поколение собралось вместе и решило отложить настоящую жизнь еще на десять лет. Сейчас попробуй отличи тридцатилетних от двадцатилетних, разве что денег у нас немного побольше.

— … и волос поменьше… — добавил я.

— … и вещей в гардеробе, о которых мы сожалеем, что купили, — сказал Гершвин.

— Тридцать — это сейчас то же, что раньше было двадцать, — сказала Джинни. — А сорок — это все равно что раньше было тридцать. — Она ткнула меня локтем в бок. — У тебя еще десять лет в запасе, можешь пока не волноваться.

— К тому времени и сорок уже будет не похоже ни на тридцать, ни на сорок, — сказал я.

— Ага, — произнес Гершвин. — Но как тогда быть с теми, кому сейчас около двадцати? Они что, такие же подростки, какими были и мы?

На это никто из нас ничего не смог ответить.

15.37

— Поднимите руки, у кого есть седые волосы! — сказала Джинни.

Мы с Гершвином вскинули руки вверх.

— У меня только один, — сказал Гершвин. — На виске. Зоя хотела вырвать его, но я сказал — не надо, в надежде, что он как-то меня выделит из толпы.

— У меня еще ни одного, — сказала Джинни. — Но я крашу волосы так давно, что уже не знаю, какой у них настоящий цвет. А у тебя, Мэтт?

— Два, — неохотно признался я. — Один торчит на груди, а второй… ну, на случай, если у кого-то здесь слишком чувствительные уши, скажу только, что он там, внизу.

— Ниже пупка? — с любопытством спросила Джинни.

— Ниже.

— Но выше, чем, скажем, колени?

— Выше, — мрачно сказал я.