Скорпион

И объединятся они, утерявшие за годы совместной жизни все иллюзии молодости, в упоительном соитии, искрящемся, как витражи в ресторане Papillon. И наступит благословенный и ладный миг вечной любви. Правда, дьявол в карминном кушаке будет самодовольно скалить резцы, бить копытом и потирать лапы. Черт с ним, дьяволом! Черт с ними, надеждами на будущие перемены. Черт с ними, принципами святой молодости. Когда хочется одного: жрать вдоволь и питать нежные телесные чувства к жене. А все остальное полая фата-моргана. Мираж. Марево. Морока в беспредельном поле жизни.

Что там говорить, не каждый способен выдержать опытов над своим телом и тем, что в нем, как в сосуде, хранится в виде трех-пятиграммовой субстанции - это я про душу.

Не выдержал Виктор Германович Нестеровой искушения, не выдержал и решил продать свою душу. И дорого продать, чтобы все народы мира отправились вместе с ним гореть в вечном огне подземной геенны.

– Не, я думал, он шутит, - бил себя в грудь его младший брат. Честное слово! Такое удумать! Ну, Витек, капитально с катушек!..

– И ты ему в этом помог, Вадик, - заметил я.
– Хорошо помог.

– Я? Это в каком смысле, товарищ?

Конечно, мои грязные домыслы полностью подтвердились. По возвращению из столицы простодушный младший братик не удержался и за рюмахой кедрового первача сдуру похвастал перед старшим, что полноценно овладел его бывшей супругой Ириной Горациевной в кабинете теперешнего муженька - в рабочем кабинете с видом на Красную площадь и золотоглавый Кремль.

Виктор Германович принял весть весело и даже посмеялся над анекдотической коллизией, мол, чего только в нашей графитной жизни не случается. Однако подобная глумливая ухмылка судьбы, по-всему видимому, окончательно подкосила его душевные силы. В организме начались необратимые процессы распада. Мозг - этот микроскопический реактор, вырабатывающий полезную энергию, - от чрезмерных перегрузок "понесло". И в результате этой центробежной и неукротимой силы возникла безумная мысль...

Я внимательно рассматриваю семейный альбом: ничто не говорит о том, что из примерного пионера может образоваться монстр. Увы, люди рождаются с чистыми святыми душами, но наша окружающая среда настолько отвратительна, что большинство не способно сохранить свои души в первозданной невинности.

– А это, как я понимаю, последний курс института?
– указываю на фотографию, где молодые физики запечатлены у Лобного места на фоне кремового храма Василия Блаженного.

– Т-т-точно так, - обреченно кивает Нестеровой-младший.
– Витек тут, как ангелочек. Правда?

– Как бы мы все дружно к ангелочкам не отправились, - отвечаю, всматриваясь в лица выпускников МИФИ - Московского инженерно-физического института. Почему нашему Витьку не остановиться на постой у кого-нибудь из бывших сокурсников, жителей столицы, если таковые имеются? Надо задействовать информаторов, пусть срочно отработают эту версию.
– А как ангелочек вытаранил ранец?
– задал я вопрос, давно меня терзавший. Надеюсь, не за бутылку?

– За две, - хохотнул Вадик, - свободно.

Местный пинкертон Полуянов обиделся за строгие охранные службы ядерного центра Снежинска и предположил, что умелец тащил не сразу весь ранец, а по мелочи, как это делают оружейники славного города Тула, способных из пустых на первый взгляд швейных деталек смастерить ракетные комплексы.

Последующее расследование доказало, что мой новый друг был не совсем прав: Система работала хорошо, но вот люди... Люди-люди - главное наше, понимаешь, богатство...

– А почему бы нам... в гости к академику Биславскому, - пришла мне в голову причуда, когда я понял, что праздник заканчивается, а время детское - три часа ночи.

– Нет, - твердо проговорил Полуянов.

– Только через мой труп.

По этому поводу мы посмеялись: вот только трупов нам не надо, и любезный Нестерович-младший предложил провести остаток ночи в гостиной, где есть удобные кресла для походного сна. Предложение было принято с удовольствием и через минуту я ухнул в темную и беспросветную мглу сна.

Я долго летал в беззвездном мраке, потом проявился тусклый свет и возникло чувство радости - бессодержательный полет завершается и меня ждет возвращения на родную планету.

Пробуждение было трудным: казалось, что я всю ночь напролет бодался с кедром. Тело, скрюченное креслом, ныло. Мои новые приятели находились не в лучшем состоянии. Мы молча сели за стол, хозяин плеснул по сто грамм, выставил рассольчика с гвардейскими огурчиками и только после этого мир начал приобретать привычные очертания.

– Что будем делать?
– спросил я, жуя корочку хлеба и терзаясь от мысли, что мир находится на грани глобального пожара, а я вот так сижу-жую и думать не думаю о судьбе человечества.

– А что делать?
– переспросил Полуянов.
– Кажись, мы хотели к академику Биславскому.

– У него есть внучка?
– решил проверить ночное видение у магазинчика.
– Хорошенькая такая?

– Есть, - признался Нестеровой-младший.

– Но это к делу не имеет никакого отношения, - проявил я волю к достижению цели.
– Больше не будем отвлекаться на приятные мелочи.

Решено - сделано. Мы покидаем хлебосольную квартирку и на машине направляемся в ядерный центр, чтобы я смог воочию убедиться: несмотря ни на что российские ученые продолжают трудиться на благо отечественному Атому лучшему в мире.

Центр находился за городком в двадцати пяти километрах. Бетонная трасса словно разделяла тайгу пополам. Распогодилось и вековые ели, умытые дождем, стояли в изумрудной чистоте. Пока мы мчались в таежные дебри я по сотовому телефончику требовал от информаторов результативной работы по бывшим сокурсникам Нестерового Виктора Германовича, проживающим либо в столице, либо в её окрестностях.

Ядерный центр притыкался на берегу таежной реки Студеная-Студенец и бетонными строениями напоминал военный поселочек в раю. Правда, кирпичные трубы котельной били копотью в утреннее небо, нарушая тем самым идеалистическую картинку благодатного края. Территория Центра была поделена на зоны с КПП, где скучали бойцы вневедомственной охраны в пятнистой форме, похожие на постаревших космонавтов.

Поначалу мы решили посетить дирекцию, чтобы получить у директора допуск в спецзону "U", где находилась лаборатория академика Биславского.

В коридорах дирекции неотчетливо присутствовал запах беды. Казалось, сотрудники бродят вдоль стен, отравленные этим запахом, как ипритом.

Директор Пешкин Владимир Николаевич встретил меня и Полуянова с радостью, будто для полного счастья ему не хватало именно нас и наших проблем. Пешкин был энергичным пузаном, неунывающим даже в такое трудное времечко. В его кабинете присутствовала несообразная смесь социалистического планирования и капиталистических рыночных отношений. В одном углу пылились бархатные знамена за передовой труд. В другом горбились мешки с сахаром, а также тюки с мануфактурой. На столе в рамке замечался портрет академика Сахарова, где гений, ещё лояльный к власти, был заснят на первомайской демонстрации: отмахивал нам, живым, искусственно-пористой революционной гвоздикой.