В девять часов утра служащий отеля постучал в дверь номера и, не получив ответа, забарабанил громко и продолжительно.
Скотт Рейнольдс очнулся и понял, что проспал. Рассчитывая время по минутам, он принял душ и побрился, собрал чемоданы, наскоро позавтракал парой яиц всмятку и, вполне готовый к отъезду, серьезный, полный достоинства и самоуверенности, в последний раз спустился вниз по лестнице отеля, чтобы расплатиться. Он проделал все это деловито и без лишних слов, приказал отнести чемоданы в такси, дожидавшееся перед отелем, и, поправив панаму, небрежно сдвинутую на затылок, отбыл, не взглянув на двух мужчин, которые
в эту минуту ворвались в вестибюль. Один был спасатель с пляжа, другой — милиционер, который нес чей-то паспорт. Если бы Скотт Рейнольдс мог заглянуть в мокрый набухший паспорт, выданный в Соединенных Штатах эмигранту Малаховскому, он бы увидел круглое славянское лицо поляка. Но он не проявил никакого любопытства ни к этим людям, так взволнованно вбежавшим в отель, ни к небольшой толпе, собравшейся на пляже вокруг утопленника. Он просто спешил, спешил за океан, не столько в Чикаго, где были его жена и коллеги, сколько в Принстон, в Ар-Си-Эй, в громадный комплекс научно-исследовательских центров и лабораторий…