Скрип на лестнице

Эльма кивнула. Она диву давалась, насколько Ингибьёртну безразлично все, кроме чистого накачивания детей знаниями. Ей было непонятно, как такой человек вообще пошел в учителя начальной школы.

– К сожалению, от меня проку мало, – пробурчал он, когда Эльма замолчала.

– А что это был несчастный случай – исключено? – спросила Бьёрг, которая, пока говорил Ингибьёртн, молча слушала, рассматривая свои ногти.

– Мы пока ничего не исключали, – ответила Эльма. – В городе у ее семьи были какие-нибудь близкие или те, кто бы с ней общался?

– Никого. Я нечасто встречал мать Элисабет – так, изредка на родительских собраниях. А потом они вдруг уехали. Я не помню, чтобы меня как-то ставили в известность о том, что мать и дочь переезжают и Элисабет больше не будет ходить в эту школу. В один прекрасный день она просто не явилась, и все.

– Они уехали по какой-то конкретной причине?

– Этого я не знаю. – Ингибьёртн вздохнул, словно устал от их расспросов. – Но я сильно сомневаюсь, что гибель Элисабет как-то связана с ее прошлым. Может, просто несчастный случай? Какой-нибудь турист лихачил при опасных обстоятельствах? Такое ведь бывало.

Эльма подумала, что вряд ли турист, сбив Элисабет, попытался удушить ее, а потом бросить в море, надеясь, что труп унесет отливом. И все же она решила избавить собеседника от страшных подробностей и вместо этого посмотрела на Сайвара. Тот понял ее взгляд, они вместе встали и откланялись.

– Вот это был учитель, – сказал Сайвар, когда они вновь сели в машину. – Для начала, зачем он вообще пошел детей учить?

– Ох, не спрашивай, – пожала плечами Эльма. – Кажется, ему от этого особой радости не было.

– А зачем она мальчика побила? – спросил Сайвар.

– Не знаю, – ответила Эльма. – Не обязательно там было что-то особенное, это ж просто дети.

– Я однажды дрался, – сказал Сайвар.

– Всего однажды? – усмехнулась Эльма.

– Да, всего однажды. Мне было десять лет, и один мальчик смеялся над моей налобной повязкой.

– Повязкой? – Эльма расхохоталась.

Сайвар кивнул:

– Вот именно. Придется мне признаться. Я ходил в налобной повязке и цельнокройном спортивном костюме, и мне казалось, что я крут безмерно.

– А у меня штаны на резиночке были, – сказала Эльма.

– Ну все, я тебя больше не уважаю, – проговорил Сайвар с наигранной оскорбленностью.

Начинала сгущаться темнота, был уже седьмой час. Мама Эльмы уже послала ей сообщение и спросила, придет ли она на ужин – туда собирались еще ее сестра Дагни с семьей.

– Ну… короче… ты сегодня вечером что-нибудь делаешь? – спросила Эльма, стараясь, чтобы вопрос звучал непринужденно.

Чуть раньше в этот же день она получила сообщение от Сандры насчет встречи выпускников. «Ты сегодня придешь?» – написала Сандра, сопроводив свой вопрос большим смайликом. Эльма не поняла, почему Сандру так волнует, придет она или нет. Ей пришло в голову, что это, скорее всего, какая-то такая насмешка, – но эта догадка, конечно, была нелепой. Вероятно, если она не может поверить, что кто-то и в самом деле ждет ее прихода, то у нее просто заниженная самооценка. Тогда она ответила: «Возможно, задержусь на работе, если освобожусь раньше, попробую прийти» – и тоже сопроводила свой ответ смайликом, хотя обычно так не делала. Собственно говоря, она уже решила не ходить туда, а если Сайвар согласен провести вечер с ней, она может подумать о чем-нибудь другом.

Сайвар посмотрел на нее с некоторым удивлением и тотчас снова опустил глаза.

– Меня пригласили на ужин, – сказал он и после небольшой паузы добавил: – родители моей девушки.

– О, – не вопрос. – Эльма покраснела. И дальше они ехали в молчании. Она очень обрадовалась, когда Сайвар попрощался и вышел из машины. Она как-то забыла, что у Сайвара есть девушка.

По дороге домой она размышляла, отчего Сайвар никогда ни единым словом не упоминал о своей девушке. «На что я рассчитывала?» – подумала она потом, и ей стало стыдно, что она, возможно, ляпнула что-нибудь неподобающее. Но еще больше она корила себя за то, что так смутилась, когда он упомянул про родителей девушки. Она остановилась перед своей квартирой и стала смотреть в черное небо. Из-за ярких фонарей и тяжелых туч звезд было не видно. На ее горячие щеки падали холодные капли дождя. Несколько секунд ей казалось: она способна стоять так вечно. Но это ощущение продолжалось недолго, и она заторопилась в дом, как только мимо проехала чья-то машина.

Акранес 1991

Ребенку было два года. Это была маленькая девочка, которая со смехом бегала повсюду. Говорить она почти не умела, а мороженое в ее ручке таяло и текло на одежду, а взрослые не спускали с нее глаз. Они наперебой спешили обнять ее, потискать, посюсюкать с ней, сказать, какая она сладенькая. Они улыбались и брали ее на руки, и Элисабет наблюдала, как они нюхают ее волосики и целуют в грязные щечки.

Элисабет ее просто возненавидела.

Она была у Сары, и в гости пришла подруга ее мамы. Светловолосая женщина с пышными кудрями. Она смеялась всему, что делала маленькая девочка. Даже когда та в конце концов бросила свое мороженое на пол, и брызги разлетелись по всей кухне.

Мама Сары позвала их:

– Девочки, вы уже большие, вам целых семь лет. Пожалуйста, отведите Валу в комнату. Покажите ей свои игрушки и поучитесь присматривать за детьми.

Сара послушно кивнула головой.

– Смотрите, чтобы она ничего не проглотила, – сказала мама девочки. – Она еще совсем маленькая, глупенькая. – Она взяла девочку и поставила на пол. Ласково вытерла с ее лица брызги мороженого, доходившие до самого лобика. Девочка заревела и оттолкнула маму, а потом со смехом посеменила на своих нетвердых ногах в комнату вслед за старшими детьми.

Элисабет села на застеленную кровать Сары и стала наблюдать за ребенком. Ей вовсе не хотелось учиться присматривать за детьми.

– Смотри – кукла. – Сара подала девочке одну из своих Барби. Девочка взяла куклу, произнесла что-то нечленораздельное, затем бросила ее на пол и принялась вышвыривать из большого Сарина кукольного домика всю мебель, которую они так долго расставляли.

Сара вздохнула и посмотрела на Элисабет:

– Мне в туалет надо. Ты пока присмотришь, чтобы она ничего не поломала?

Элисабет кивнула. Она по-прежнему лежала на кровати и задумчиво смотрела на ребенка. Она представляла себе его хохотушку-мать. Как будто ребенок в принципе не может поступить неправильно. Как будто он может творить что угодно и все равно никогда не будет виноват. Она встала и приблизилась к девочке.

– Смотри, – сказала она, – это кукла.

– Укла, – повторила девочка, обнажив крошечные передние зубки. Она ухватила куклу своими липкими пальчиками. Толстенькие ручки были молочно-белыми, мягкими. Ноготки тоненькие и при этом целые. Элисабет бросила взгляд на собственные пальцы. Сейчас раны на них были хорошо заметны. Эту ночь она провела в шкафу. Лежала и слушала ветер, задувающий под перегородку, и пыталась не думать о людях на нижнем этаже. Этой девочке когда-нибудь придется ночевать в шкафу? Ей когда-нибудь придется бояться? Элисабет сомневалась. Ей стало не по себе. В жизни столько несправедливости! Почему она такая злая? Она взяла толстенькую ручку ребенка и, не думая, укусила. Как можно сильнее.