Скрипач

Обойдя каменный забор кругом, юноша нашел массивные чугунные ворота с тяжелым дверным молотком. Сжав в руке молоток в форме головы льва, юноша ещё раз обдумал свое решение и, убедившись в его неотвратимости, постучал.

За забором послышался скрежет цепей и гулкий лай собак. Затем, чьи-то шаркающие шаги. Через некоторое время отворилась небольшая калиточка, прорезанная в воротах. В образовавшемся просвете появилась напыщенная фигурка дворецкого. С высоты своего идеально белого отутюженного воротничка рубашки и черного, как смоль, фрака, дворецкий бросил презрительный взгляд на нищего скрипача.

– Милостыню не даем, – небрежно бросил дворецкий.

Ганс смущенно замахал руками. Дворецкий снисходительно решил подождать. Юноша вытащил из кармана бумажку и, положив её на гладкий чугун, быстро нацарапал: «Мсье Ришаль желал видеть меня здесь сегодня утром».

– Мсье Ришаль? Тебя?.. Вас… – искренне удивился дворецкий.

Ганс кивнул.

– Я сейчас доложу и все узнаю, – сказал мужчина и захлопнул дверь перед носом Ганса.

«Милостыню не даем»…

Юноша развернулся на стертых пятках. Может, зря пришел? Нечего ему делать среди этого высшего общества… Ещё раз оглядевшись, Ганс принюхался. В животе засвербело. Как же вкусно тут пахло едой… А желудок юноши, отвыкший от пищи, не принимал уже даже корки хлеба, отзываясь на все, что приходилось съедать, острой болью…

Ганс собирался было уходить, как вдруг за забором послышались торопливые шаги и голоса. Юноша прислушался.

Резко калитка распахнулась.

– А! Вот он! – раздался радостный голос.

Ганс удивленно распахнул глаза. Перед ним стоял невысокого роста, полноватый мужчина. Нет, не «полноватый», а толстый, очень толстый. На его кругловатом черепе практически не осталось волос (вероятно, появляясь на публике, мсье надевал старомодный парик, чтобы спрятать свою благородную лысину), а на подбородке виднелись клочки тонких волос, как подобие бородки. Всем своим видом он напоминал откормленного, лоснящегося на солнце, ленивого кота, которого заботливая хозяйка выпустила прогуляться. Небрежно запахнутый махровый халат свидетельствовал о том, что мсье изволил недавно проснуться и приняться за свой завтрак.

– Здравствуйте-с, добро пожаловать, – сказал вдруг Ришаль, – очень рады видеть такой талант у нас в гостях. Милости просим.

Ганс кивнул в знак приветствия.

– Проходите-с, – сказал Ришаль, придерживая Ганса за плечо, а затем, когда юноша протиснулся в узкую калиточку, потряс рукой в воздухе.

Юношу проводили на небольшую открытую террасу, обрамленную плетеным заборчиком. По тонким колоннам и решетке заборчика причудливо вились неизвестные растения с красноватыми листьями. Терраса находилась в тени яблоневого сада. Юноша сразу узнал знакомый шелест и аромат деревьев.

Прислушиваясь к сюите садовых растений и пению птиц, юноша не сразу заметил, что Ришаль присел напротив и в молчаливом ожидании изучал лиуо юноши.

– Мосье, вероятно, желает узнать, зачем я пригласил его пожаловать в гости? – спросил Ришаль.

Ганс кивнул головой в знак согласия.

– Я был на последнем вашем выступлении, – начал Ришаль, поглаживая свою куцую бороденку, – что-то там про пастушку… Ну, это не так важно. Но, когда мосье заиграл последнюю арию, признаюсь честно, мое не столь молодое и бойкое сердце заработало куда скорее. Хороший музыкант, а тем более скрипач, в наше время – редкое явление, думается мне…

Ганс слушал Ришаля в пол-уха, потому что в этот момент юношу больше заинтересовало пение звонкоголосой птички где-то среди крон деревьев.

– И я хотел предложить мосье свою небольшую услугу. Я познакомлю мосье с известнейшими музыкантами, композиторами, режиссерами, буду организовывать встречи с публикой, а за это мосье отплатит мне небольшой суммой денег. Ну, думаю, девяносто процентов выручки с концерта меня устроит.

Ганс Люсьен удивленно поднял брови.

– Хорошо, ради такого таланта, я согласен на восемьдесят, – сказал Ришаль, продолжая поглаживать бородку.

Ганс продолжал смотреть на великого и талантливого театрального деятеля.

– Мосье, вы меня разоряете! – воскликнул Ришаль, – Семьдесят пять процентов – последняя цена.

Ганс вытащил из кармана бумажку и карандаш и написал: «Мсье, для меня было бы огромной честью работать с вами. Я готов выступать на любых условиях, лишь бы мсье платил гроши, достаточные для жизни».

Чем дальше Ришаль читал записку, тем шире становилась его улыбка. «Кажется, я нашел талантливую, наивную дойную коровку…» – мгновенно подумал Ришаль, вслух сказав:

– Отлично, тогда, если мосье не имеет ничего против, через неделю мы отъезжаем в Париж. Ровно через семь дней. Я буду ждать прихода мосье в этом же доме, в этот же час.

Ганс вдруг подумал о Тессе… А что, если она все же любит его?.. В таком случае Ганс просто не придет к отъезду.

Юноша кивнул и собирался было уходить…

– Может, мосье исполнит какую-нибудь причудливую песенку перед уходом? – как бы невзначай поинтересовался Ришаль.

Ганс расчехлил инструмент и, припомнив одну простенькую польку и пение птиц, которое только что слышал, заиграл, переплетая эти две «мелодии» вместе.

Ришаль задумчиво наблюдал за игрой Ганса, продолжая поглаживать бородку.

– Черт меня побери, если это не проклятые птички, которые орут каждое утро под окном! – прошептал Ришаль.

Распрощавшись с Мишелем, Ганс Люсьен, погрузившись в задумчивость, двинулся к театру. Юноша вдруг вспомнил, что сегодня всем работающим в театре артистам полагался выходной – за удачное выступление перед французским режиссером. В здании не будет ни души, поэтому, прошмыгнув внутрь через захороненную среди кустарника дверь, Ганс сможет выбраться на сцену и сыграть несколько новых произведений.

До недавних пор юноша играл только музыку либо с театральных партитур, либо которую ему доводилось случайно слышать, гуляя по узким улочкам города, в деревне, в церкви.

Около недели тому назад, в очередной раз разглядывая красочную карту на витрине книжной лавочки, Иоганн увидел рядом небольшой сборник нот в тонкой обложке. Это были произведения величайшего мастера – Антонио Вивальди. Эта небольшая нотная тетрадочка всегда лежала раскрытой, поэтому юноша мог изучать и запоминать ноты. Дождавшись момента, когда людей в лавке было довольно много, юноша прошмыгивал в толпу и переворачивал страницу, чтобы видеть продолжение музыки.

Затем юноша познакомился с ещё одним скрипичным мастером – Никколо Паганини, весть о смерти которого облетела весь мир несколько десятилетий назад.

Изучая виртуозные произведения этих мастеров, Сотрэль поражался красоте и ритмичности, причудливо заплетенным кружевам музыкальной материи. Мир музыки открывался для него своей новой гранью. Теперь Ганс понимал, что мысль, не обличенная в безукоризненно правильную форму, не может быть идеальной.

Хлопок двери гулким эхом отдался в просторном пустом зале. Держа в одной руке канделябр, а в другой скрипку, укутанную в плотную темную материю, юноша прошел по темному помещению и, поднявшись по скрипучим ступенькам, оказался на сцене. Поставив канделябр на закрытый рояль, Ганс расчехлил свой инструмент.