Скрипач

Ганс достал листок бумаги, положил его на рояль и написал: «У меня не было учителя, разве что когда я был совсем ребенком, меня обучала мать». После чего подвинул листок мосье Адлену.

Глаза мосье нервно забегали, и в следующую секунду, будто бы став заложником собственных глаз, мосье и сам нервно забегал по комнате.

– Ха-ха, – снова хихикнул мосье Адлен, – не было учителя… Не было учителя! – потом снова повернулся к юноше, – Мосье, у вас талант! Таких талантливых учеников у меня ещё не было! Вы знаете, у меня есть пара виртуозных произведений для вас, но, думаю, с ними вы справитесь менее, чем за час…

С этими словами мосье вернулся к стопке бумаг, которые оставил на крышке рояля, перелистал пару страниц и протянул Гансу партитуру.

– Попробуйте сыграть это, – сказал учитель, – думаю, у вас не возникнет проблем… Если что-то будет не так, я попрошу вас остановиться.

Ганс развернул листы и выложил их в ряд на рояле. Вскинув скрипку на плечо, юноша сразу же, без подготовки, начал играть. Несмотря на то, что несколько раз Ганс споткнулся, путая штрихи, мосье Адлен остался весьма доволен.

– А теперь давайте попробуем ещё раз, мосье, – сказал Адлен, – только добавьте немного характера. Представьте, будто вы гуляете по саду, дует легкий ветерок, вы видите, как он треплет полупрозрачную накидку на плечах кокетки… Все должно быть очень легко и изящно.

И Ганс играл легко и изящно. Учитель, удивленный тем, как быстро юноша исправил все недочеты прошлой игры, постукивал пальцами по роялю, не зная, что бы ещё сказать.

– А, между прочим, у вас отличный инструмент, – сказал мосье, – вы не позволили бы рассмотреть его поближе?

Ганс с небольшим недоверием протянул скрипку Адлену. Учитель задумчиво разглядывал скрипку, поворачивая её разными сторонами.

– Вы знаете, эф этой скрипки напоминает работы известного итальянского мастера Амати, но все же… – Адлен перевернул скрипку, – А это что? Кусочек обуглившегося лака? Мосье, инструмент пережил пожар?

Ганс пожал плечами, потому что он не знал, доводилось ли скрипке переживать пожар. Он даже не мог сказать, сколько ей лет…

Учитель заглянул через эф внутрь скрипки. Долго изучая, что-то, учитель наконец-то сказал:

– Anna-Maria, а далее монограмма “IHS”… Интересно… Надо будет разузнать о ней. Но сейчас не об этом. Я хотел бы, чтобы вы выучили это произведение, а сейчас я вам дам ещё одну интересную вещь…

Вообще, мосье Адлен оказался очень приятным человеком и понравился Гансу. Мужчина был эмоциональным и открытым человеком, который сразу же располагал к доверительным отношениям.

Ещё несколько часов под руководством Адлена Ганс разучивал новые произведения. В конце концов, учитель пообещал назавтра принести для Ганса упражнения, которые бы помогли развивать технику игры, а также несколько эмоциональных лирических кантилен, работа над которыми требовала развивать выразительность музыки. Попрощавшись, с радостной улыбкой на лице Адлен удалился, заявив, что ему не нужен экипаж, и что он желает немного прогуляться пешком.

Как только учитель удалился, Ганс отправился в свою комнату, где провел остаток дня, разучивая сложные места в новых произведениях, следуя советам мосье Адлена.

Вернувшийся ближе к вечеру Ришаль сразу потребовал накрыть ужин и позвал Ганса к себе в кабинет. По лицу режиссера и его резким движениям было видно, что он чем-то очень взволнован.

– Сядь, – сказал он Гансу, как только юноша вошел в кабинет.

Ришаль стоял за своим рабочим столом, опираясь руками о спинку громоздкого стула.

– У меня радостная новость. Да что там радостная, она просто изумительная! – воскликнул Ришаль, хлопнув руками по столу. – Я договорился!

Ганс удивленно посмотрел на мужчину, продолжая стоять у двери, потому что совершенно не понимал, о чем может идти речь.

– Да сядь ты, сядь! – воскликнул Ришаль, обогнул стол и, придерживая юношу за плечи, проводил его к кожаному дивану.

Глаза режиссера блестели бешеным огнем, а руки подрагивали от волнения. Видимо, его новость была действительно изумительной.

– Я договорился в театре насчет твоего концерта! – сказал режиссер, – Прямо сейчас… Нет, ну, не прямо сейчас, конечно… После ужина, после ужина. В общем, я с тобой еду к директору театра. Там ты должен отыграть ему все самое лучшее, что ты только можешь. И ту арию пастушки обязательно! Очень уж она сентиментальна, трогательна. Ты играешь, директор заливается слезами умиления, а потом ставит наш собственный концерт в программу!

С этими словами Ришаль уж как-то совсем по-еврейски потер руки друг об друга, а глаза его сделались ещё более маслеными, обретая лукавое по-кошачьи выражение.

– И смотри, парень, без фокусов! Сегодняшняя встреча решит твою судьбу! – сказал Ришаль, а глаза его так и добавили: «И судьбу моих денег тоже».

Ганс промолчал. И не только потому, что не мог говорить. После непродолжительной паузы Ришаль закончил разговор:

– А теперь подошло время трапезы.

Спустились вниз.

Мишель поглощал всю приготовленную еду с неподдельным аппетитом. Казалось, будто он уже знал наверняка, как закончится сегодняшняя встреча, и относился к ней как к чистой формальности. Наконец, отложив вилку и нож в сторону и аккуратно вытерев губы и руки салфеткой, мосье Ришаль поглядел на золотые часы, крепившиеся с помощью цепочки к его парадному фраку, и объявил:

– А теперь, сударь, у вас пять минут на сборы, – затем, глянув в окно и подумав секунду, Ришаль добавил, – я буду ждать в экипаже.

Повторять дважды не пришлось. Юноша быстрыми шагами направился вверх по лестнице, в свою комнату, где натянул поверх рубашки нарядный черный жилет и плащ, расправил галстук-бабочку и воротник-стойку, взял со стола скрипку, хранящуюся теперь в специальном футляре.

Выйдя на улицу, по небольшой тропинке, проложенной от парадного крыльца к входным воротам, юноша добрался до ожидающего на дороге экипажа и запрыгнул внутрь. Прижав футляр со скрипкой к груди, юноша поерзал на сидении и наклонился ближе к окну.

Ришаль отдал команду трогаться.

И вот перед глазами юноши понеслись улочки ночного Парижа. По мерный скрип колес Ганс наблюдал за тем, как появляются и исчезают в быстро надвигающейся темноте очертания домов, под крышами которых рядами располагались причудливые барельефы, как отблески зажженных на ночь фонарей масляным светом заливают все вокруг, как медленно проезжают редкие встречные фаэтоны и как ленивой рукой кучера погоняют уставших за день лошадей.

Все это проносилось мимо и действовало так успокаивающе, что глаза юноши самовольно начали закрываться. Сон чуть было не овладел им, как вдруг создавшуюся тишину нарушил голос Ришаля: