Скрытое сердце

— Поднимайся, ты, упрямый осёл. Или я спущусь к тебе.

Я выдохнул, быстро помолился о силе, потом сел.

— Начинай строить стену.

Схватив подушку, я обошёл кровать и лёг с другой стороны.

Она выстроила подушки в линию поверх одеяла.

— Вот. Видишь? У тебя своя сторона, у меня своя.

Лёгкая, как перышко, она снова забралась под простыню и натянула её до самого подбородка.

— Ты хоть одета?

— А ты уточни, что подразумеваешь под «одета».

— Пижама. Верх и низ.

Она заглянула под одеяло.

— Тогда наполовину.

Я простонал.

— Что ты имеешь против штанов?

Она рассмеялась.

— Ксандер, я вообще-то на другой стороне! Моя нога не пересечёт стену. А ты весь укутан в трико и футболку. Просто ложись.

Я взялся за край простыни и замер, прежде чем откинуть её. Потому что знал, знал, что если лягу с ней в одну постель, что-то точно случится. Чёртова линия из подушек меня не остановит.

Но я всё равно лёг.

Растянувшись на спине, натянул простыню до пояса и сложил руки вдоль тела, как мумия.

— Довольна?

— Да.

Она перевернулась на бок, подперев голову рукой.

— А теперь давай не спать допоздна и рассказывать друг другу секреты.

— Я же говорил, у меня нет секретов.

— Ах да, точно. Ксандер Бакли: без секретов, без страхов. Просто говорит, как есть.

— Это я.

— Тебе бы напечатать это на футболке.

— Может, так и сделаю. Продавать буду в баре.

Я закинул руки за голову. Она хихикнула.

— Так ты родился бесстрашным?

Я задумался.

— Может, а может, меня так воспитали, потому что я был вторым ребёнком. Мне всегда приходилось догонять Остина. А это означало, что я не мог бояться того, чего он не боялся. И если он чего-то боялся, мне нужно было доказать, что я не боюсь.

— Например?

— Например, прыгнуть с крыши гаража в детский надувной бассейн, в котором воды было от силы сантиметров десять. Он не решился, значит, должен был я.

— Ты пострадал?

— Да ещё как. Руку сломал.

— Ого.

— К тому же, я всегда был болтливым, мог навлечь на себя неприятности, хвастаясь, что умею то, чего на самом деле не умел. Но если Остин или кто-то другой меня ловил на слове, приходилось хотя бы пытаться это сделать.

— И что ты говорил, что можешь?

— Однажды я заявил, что умею летать.

— О нет. — Она уже начала смеяться.

— Закончилось это не лучшим образом.

— Боюсь спрашивать, но как именно ты пытался это доказать?

— Встал на спинку дивана и попытался схватиться за потолочный вентилятор. Думал, что инерция меня подхватит, и я хотя бы пару секунд полетаю.

— И что случилось?

— Разбил вентилятор. Разодрал нос и поставил себе фингал.

— И при этом тебе ещё повезло, что неплохо.

— Моя мама была в ярости. Даже Остину досталось за то, что позволил мне это сделать.

Я замолчал, когда мысли ушли к воспоминаниям, менее опасным физически, но оставившим более глубокие шрамы.

— Когда она заболела, всё изменилось. Я изменился.

В наступившей тишине дождь казался громче.

— Как именно?

— Я начал бояться.

— Потерять её?

— Да.

Гром гулко прокатился по узловатым сосновым стенам, пока я продолжал:

— А потом, когда мой самый страшный страх стал реальностью, я начал бояться всего. И это злило меня. Жутко злило. Потом в какой-то момент я решил, что с меня хватит. Если что-то меня пугало, я должен был это побороть. Например, я никогда не любил глубокую воду.

— Правда?

— Да. Особенно в озере, где не видно дна. Высота? Я был в порядке. Я мог залезть на любое дерево, перелезть через любую стену, прокатиться на самых высоких аттракционах. Но эта тёмная глубина… неизвестность… я боялся, что упаду в неё и просто исчезну.

— И как ты это преодолел?

— Прыгал в глубокую воду при каждом удобном случае. Тренировался задерживать дыхание так долго, как мог. Стал хорошим пловцом… Я уже упоминал школьные рекорды по плаванию?

Её смех был тихим.

— Пока нет.

— Некоторые до сих пор не побиты. В общем, после школы я сделал то, что казалось мне самым сложным и страшным — стал боевым пловцом в «Морских котиках». И был в этом хорош, потому что знал, как справляться с паникой и сосредотачиваться на задаче.

— Ты научился прятать эмоции.

— Я встретился со своими страхами. — Это казалось важным уточнением. — Теперь я не боюсь глубокой воды. И ничего другого.

— Кроме меня.

Она протянула руку через стену из подушек и ткнула меня в бок. Я схватил её запястье.

— Простите, мэм, но сегодня вы уже слишком много раз нарушили границы безопасности.

— Прости! Это было случайно!

— Не верю. — Я не разжимал пальцев, чувствуя, как остатки самоконтроля начинают рушиться. — Думаю, ты специально пытаешься меня соблазнить, хотя обещала, что не будешь.

Она хихикнула.

— Клянусь, что нет. Пожалуйста, не злись.

— Я не злюсь. Но не могу оставить это безнаказанным.

— Назови наказание. Я согласна на всё.

— Вот опять. — Я покачал головой. — Соблазняешь меня на то, чего мне делать не следует. Интересно, догадывается ли мир кантри-музыки, что его любимая звезда под пайетками скрывает такую коварную натуру?

— Они ничего обо мне не знают, — серьёзно ответила она. — Им достаётся только образ.

— Но они его обожают.

Я большим пальцем провёл по внутренней стороне её запястья, чувствуя, как внутри поднимается жар.

— И ты умеешь его держать.

— У меня было много практики. Настоящую меня никто не хочет.

— Я бы так не сказал.

— Может, один человек и хочет. Но он создаёт мне проблемы.

— Вот ублюдок. Хочешь, я его проучу?

— Да. Но только слегка. Чтобы передать сообщение.

— Какое?

Я поднёс её руку к губам и поцеловал там, где только что скользил пальцем. Кожа её запястья была гладкой, как шёлк.

— Что ему не стоит меня бояться.

— Может, это тебе стоит его бояться.

Притянув её ближе, я медленно поцеловал внутреннюю сторону её предплечья.

— Ну, я не боюсь. — Она подняла на меня взгляд. — Я ему доверяю.

Мои губы достигли изгиба её локтя.

— Не знаю, — тихо сказала она. — Просто с ним я чувствую себя в безопасности.