Скучная жизнь и веселые сны Нади Белых

Глава 4. Юрец

Юрец стоял и курил во внутреннем дворике ритуального зала. Настроение было паршивое: мало того, что похороны у дядьки, так еще и у дочки сегодня день рождения.

Наталья, бывшая жена, отправила Полинку вместе со своими родителями в санаторий на Алтае на две недели. Конечно, Юрца она об этом уведомила заранее, чтобы стребовать с него деньги на оздоровление ребенка, а судя по сумме: на оздоровление ребенка, своих родителей, ну и себя, наверняка, тоже не забыла оздоровить чем-то приятным в виде новой сумки или другого модного барахла. Наталья еще намекала, что надо бы в подарок вложиться, но он сообщил, что со своим подарком ребёнку разберется сам.

Он закурил еще одну. Потребительское поведение бывшей злило особенно тем, что оно стало передаваться и Полинке, которая теперь если и звонила, то начинала со слов: «У Миланки есть это и то, пап, а у меня нету», «А я видела в магазине огромного плюшевого корги, вот бы мне такого». И Юрец не мог ей отказать, и покупал, и привозил это все, или переводил Наталье на карту нужную сумму: лишь бы его дочь не чувствовала себя обделенной – все-таки в неполной семье растет.

От прошлых чувств к жене теперь осталась только бесконечная обида и злость, распространявшаяся в моменты подобных мрачных раздумий, на всех окружавших его женщин. Полинке сегодня исполнялось семь, и в сентябре ей следовало идти в школу, что открывало Наталье новые бесконечные горизонты для манипуляций и вытягивания денег.

Бывшая жила с родителями, иногда подрабатывала администратором в салоне красоты, изредка фотографировала в студии у знакомых. Наталья вообще всегда была продвинутой, красиво одетой, современной женщиной, в общем, не чета Юрцу, которого она, будучи с ним в браке за глаза, а бывало, и в лицо называла «колхозником». И действительно, за собой он не следил, носил одну и ту же одежду, с утра до глубокой ночи работал, не различал суши и роллы и мог «жрать» целыми днями одну картошку. В общем, Юрец был из тех, кто «лук» ассоциирует исключительно с едой, одним словом – колхозник.

В садик, на танцы, по врачам Полинку водили Натальины родители, себя же она ранними подъемами не утруждала. Ну потому что создана она была для большой любви и красивой жизни.

Тьфу. Юрец мысленно ругнулся и отогнал от себя эти размышления.

Он развернулся, чтобы вернуться в зал. Возле входной двери топталась женщина.

Из невольного желания выместить своё дурное настроение, он неудачно пошутил про «бабулю», но сам себя тут же и осёк, потому что понял, насколько отвратительно это было: женщина никакого отношения к его несчастьям не имела.

После, за обедом, умудрился усесться рядом с ней: нет, никакая не бабуля, и даже не тетка, так, больше даже девчонка, с веснушчатым, вполне милым лицом, и уставшими глазами. Надежда – понял он из разговора за столом. Надежда! Хорошее имя – русское, простое, человечное что ли.

Надежда была раздраженной, чего-то нервничала, быстро засобиралась домой. Юрец хотел было предложить ее подбросить до остановки хотя бы, но пока размышлял, той уже и след простыл.

Благо, блины радовали. К ним Юрец питал ностальгическую привязанность: пока жива была бабушка, каждый раз, когда внучата гостили у нее, она ставила на стол огромное блюдо со стопкой теплых блинов, миску с растопленным маслом и тарелку со сгущенкой. Маленький Юра с постоянно сопливым братом Никиткой ели, облизывая липкие пальцы, а бабушка гладила их по головам жесткими руками и приговаривала: «Ешьте, мои хорошие, вкуснее бабушкиных блинов нету ничего!».

Как бы Юрец ни напрягал память, но действительно, вкуснее этих блинов он в жизни ничего не пробовал. Наверное, потому что все самое вкусное в мире остается там, в детстве. А детство у Юрца закончилось рано. Мать всегда имела слабое здоровье, и толком нигде не могла работать, да и бытовые дела вела кое-как. Отец был уже возрастным, когда у него появились дети, к заработку не стремился: сторожил где-то за небольшие деньги, которые тратил на свои же дешевые сигареты, приходил домой со смены, включал телевизор и ложился на диван. Юрка с Никиткой крутились сами по себе, иногда бегали поесть к бабушке. Уже подростком Юрец, который всегда был крупным мальчишкой, подрабатывал помогая разгружать машины у продуктовых магазинов. Когда к Юрцовым восемнадцати годам спина стала болеть так, что обезболивающие не спасали, он уже не мог работать грузчиком, но успел накопить на первую старенькую машину.

Так Юрец негласно стал главой семьи. Шли годы. Сначала они похоронили бабушку, затем мать. Никитка, ставший двадцатилетним здоровяком-студентом, привел в квартиру беременную невесту. Юрец молча тащил на себе всех, как бессмертный пони, успевая оплачивать Никиткину учебу, подкидывать деньги на памперсы, а иногда еще и нянчиться с крошечной племяшкой. Он вставал раньше всех, приходил домой затемно, что-то ел. Иногда возился с приятелями в гараже. На тот момент у него уже обозначилось нечто вроде своей артели, занимающейся перевозками грузов по городу, и жизнь встала на понятные для него рельсы.

Понятные до того момента, пока он не встретил её, Наталью. С тех редких уроков литературы, которые Юрец все же успел посетить в школе, в его голове остались какие-то отголоски фраз про «чудное мгновенье» и «мимолетное виденье». И во время случайной встречи на улице один его приятель гордо познакомил Юрца со своей новой девушкой, последний вдруг ясно осознал все и про «мгновенье», и про «виденье» и даже про «гения чистой красоты». Жизнь Юрца в этой точке безвозвратно перевернулась.

Да, Юрец был неказист, полноват, быть может, грубоват, но у него были свои козыри: сумасшедшая твердолобость, упрямство и совершенное неумение сдаваться перед любыми, пусть даже невозможными, задачами.

Он стал для Натальи самым лучшим другом, самым удобным вариантом, выдавил, выжил всех других «френдзонщиков», и, в тот момент, когда ее очередная большая любовь потерпела крушение, Юрец оказался для нее спасательным кругом.

Когда Наталья сообщила ему, что беременна он плакал от счастья. Когда Наталья сказала, что хочет свадьбу в нормальном ресторане, а не в «зачуханной столовке», он почти выпрыгнул из штанов, но сделал. Когда Наталья наморщила носик и сказала, что русский юг для свадебного путешествия – это позор, и нужен «хотя бы Тай», он продал одну машину, подзанял денег – и купил ей две недели Пхукета.

По возвращении из путешествия, Юрец жил в иллюзии счастливой семейной жизни почти год. Он хранил в бумажнике фото красавицы-жены с трехмесячной дочкой на руках, и работал на износ, занимаясь вообще всем: своей грузовой артелью, перепродажей машин из Японии, бывало, что и таксовал ночами. Весь его заработок, невложенный в дело, утекал одним потоком в Натальины руки, и расходился там без остатка. Иногда Юрец забегал домой перекусить, и его встречали недовольное лицо жены, отсутствие приготовленной еды и упреки в том, как ей тяжело сидеть с ребенком дома. И тогда он жалел Наталью, брал у нее из рук тоже всем недовольную и пищащую Полинку, и пел своим немузыкальным голосом «про выйду ночью в поле с конем» или про «есаул, есаул, что ж ты бросил коня». Полинку это веселило, и она крепко хватала его палец в кулачок и хохотала или успокаивалась и крепко засыпала на мощной папкиной груди.

Конец ознакомительного фрагмента.