Скуки ради

не мешайся… Ведь это смешно. Ни силы, ни приличия, ни войска; правительство не пользуется никаким уважением. Знаете ли, кто президент Швейцарского союза?.. Наверное, нет. Да и я не знаю, - вот вам и рас-публика Я люблю, чтобы правительство было правительством, главное - чтобы оно действовало, Faction e'est tout [деятельность - это все (фр.)]. Где же действовать, когда каждый кантон кричит о себе, тянет на свою сторону? Силы нет, воли нет. Я сам люблю свободу, но надобно признаться: республика не идет как-то к современным нравам, к развитию промышленности и просвещенья.

–  Позвольте! А Северные Штаты?

–  Я их ненавижу, я… я их терпеть не могу. Для меня люди, занимающиеся одними денеятьши выгодами, одной наживой, - не люди. Разумеется, этим торгашам не нужно правительство: им достаточно конторы, фактории. У них нет души, сердце не бьется, нет этого elan [порыва (фр.)], как у нас. Ну, что же, заступились они за Польшу?

Молодой человек, подавленный Пелисье, замолчал и взял газету; я сделал то же.

Папа зовет протестантов и католиков на вселенский собор и совет, чтобы положить предел и преграду избаловавшемуся уму человеческому, конгресс мира в Берне кладет прочное основание… война готовится со всех сторон… Все мой Пелисье, работающий в Ма-конах…

"Ц у г. В высшее народное училище вызывается учитель чистой математики. Желающий обязан -представить, сверх удостоверения своих знаний, свидетельство в католическом вероисповедании". Вот это хорошо.

"Франция. Две женщины - мать и дочь, обвиняемые содержательницей пансиона, у которой они жили на харчах, в том, что они, вопреки условию, взяли с собой на работу съестные припасы (те, которые они имели право съесть), были, несмотря на честное поведение и крайнюю бедность, осуждены на три месяца тюремного заключения"… И это Аедурно… но скучно, однообразно. Великий Пелисье! действительно, республика не идет к современным нравам. II faut de Faction! [Нужна деятельность! (фр.)]

III

–  Все по глупости-с, - оправдывается русский человек, когда ему решительно оправдаться нельзя.

–  Ты, стало быть, дурак!
– говорит ему на это власть имущий.

–  Не всем быть умным, надобно кому-нибудь быть "дураком", - отвечает он, если имущий власть без боя.

Хотя, собственно, настоятельной крайности в дураках нет, но, пожалуй, можно согласиться с этим извинением. Только отчего же, в свою очередь, нет такой ясно сознанной потребности в умных? Мудрено ли после этого, что миром владеют "нищие духом", там - как большинство, тут - как один за всех.

В сущности, все делается по глупости, только никто не признается в этом, кроме русского человека, к все ищут всегда и во всем умных причин и объяснений и потому идут всякий раз направо, когда следует идти налево, - и запутываются дальше и дальше в безвыходных соображениях и затемняющих объяснениях.

Люди выбиваются из сил, отыскивая тайные пружины, спрятанные причины, глубокие замыслы, сокровенные связи, злостные цели, коварные планы, обдуманные ковы, - всего этого вовсе нет а Придумано после. Мир идет гораздо наивнее и проще, чем кажется сквозь призму критики и рефлекций.

Девять десятых всех злодейств делаются по глупости и наказываются по двойной, и это - не особенность злодейств, а вообще всех поступков, особенно крупных. В самых решительных событиях жизни ум не участвует или участвует, помогая глупости. Не по уму же люди, например, играют в карты, в карты по уму играют одни шулеры, - оттого-то они и выигрывают всегда, пока их кто-нибудь не поколотит по глупости. Не умом же собирал Споржен и легион других торговых богословов в Лондоне тысячи занятых англичан на слушание неимовернейшего вздора, проповедываемого ими.

"Вы, - кричал Споржен в Crystal Palase, - вы, ищущие Со вниманием и-ва дорогую цену ягненка для питания вашего тела и часто обманутые корыстным торговцем, мы вам предлагаем агнца, вечно свежего, в питание души вашей, и предлагаем даром" (он забыл дену ва вход)…

Где же тут искра ума?

Где искра ума в гомеопатии?

Где искра ума в юмопатии и всех заклинателях, вызывателях?

Отчего весь мир видит ясно, просто, что война - величайшая глупость, и идет резаться?..

Мудрено попять, и мудрено-то именно потому, что глупо!

Свет стоит между не дошедшими до ума и перешедшими его, между глупыми и сумасшедшими, и стоит довольно давно и прочно, если же и не устоит, так не ум же будет в этом участвовать, а бессмысленные физические силы.

Действуют страсти, страхи, предрассудки, привычки, неведение, фанатизм, увлечение, а ум является на другой день, как квартальный после события; производит следствие, делает опись и в этом еще останавливается на полдороге: ограниченный там - вперед идущими обязательными статьями закона, тут - опасностью далеко уйти по неизвестной дороге, всего больше ленью, происходящей, может быть, от инстинктивпого со-зпания, что делу не поможешь, что вся работа все же сводится на патологическую анатомию, а не на лечение!

От этой лени и небрежности мы всю жизнь бродим в каком-то приятном полумраке и умираем в сумрачном мерцании. Все мы ужасно похожи на докторов, довольствующихся знанием, что они ие знают, что делают, но что снадобья хороши.

Мы повторяем сто лет, двести лет какой-нибудь вздор и чувствуем, что что-то неладно, да так и идем мимо, за недосугом, страшно озабоченные чем-то другим.

Что?ке это за другое дело?..

Об этом люди еще не подумали, а, должно быть, дело не шуточное!..

IV

Поезд остановился. Кто-то стал отворять дверцы вагона; сначала взошел громкий смех, вслед за ним явился небольшого роста свеженький старичок, почти совершенно плешивый, с мягкими щеками, топкими морщинами и очками, из-за которых продолжали смеяться серые прищуренные глаза. На нем было два черных сюртука: один весь застегнутый, другой весь расстегнутый, он бросил небольшой мешок в угол и махнул рукой провожавшему его товарищу; тот, все еще смеясь, прокричал: "Вы большой чудак, доктор. Bon voyage, docteur!" [Счастливого пути, доктор! (фр.)] - и ушел..

Доктор протер очки, устроился, протянулся, потянулся и приготовился соснуть, как вдруг мой Пелисье разразился рядом ругательств и, бросая газету, обратился к доктору и ко мне, как к старейшим по летам, с словами:

–  Это возмутительно, это черт знает что такое; вот вам французские судьи, которым завидует вся Европа. Представьте себе: этих арабов, людоедов, извергов приговорили не к гильотине, не к смерти, а к каторжной работе. C'est trop fort; да n'a pas de nom! [Это уж слишком; это неслыханно! (фр.)]