Скверная кровь

Посреди площади на помосте, где обычно казнили преступников, комедианты готовили представление. На лавках перед этой импровизированной сценой расселись аристократы и богатые горожане – элита Ролона. Я пробирался поближе к ним и заорал, когда какой-то незнакомец схватил меня за волосы и потащил за собой. Когда я заглянул в синие глаза незнакомца, то увидел в них только мрачную усмешку. Многое в его облике указывало на благородное происхождение. Одет он был вызывающе броско. На его голове красовалась белая широкополая шляпа с большим плюмажем из красных перьев, его мощный торс облегала ярко-алая безрукавка, надетая поверх рубахи из тончайшего шёлка, чёрные бархатные штаны были заправлены в такие же чёрные, высотой до бедра сапоги для верховой езды. А вот оружие этот человек носил не парадное, а боевое – грозного вида рапиру, которую, судя по вмятинам на гарде, нередко пускал в ход.

Весь он, с головы до пят, буквально лучился самодовольством. Надменное лицо украшали угрожающего размера топорщащиеся чёрные усы и короткая заострённая бородка. Мужчина явно желал с первого взгляда дать понять окружающим, что перед ними человек, одинаково опытный и искусный как в делах любовных, так и в смертельно опасных поединках.

Хотя я и не имел опыта общения с такими людьми, но в тот момент понял сразу – он не богач и не младший отпрыск знатного рода, послуживший в местной армии. Нет, этот грозный человек скорее походил на наёмника, предлагавшего свой меч тому, кто больше заплатит. «Что ему от меня надо?» Едва этот вопрос оформился в моей голове, как незнакомец выпустил мои волосы. Между пальцами другой руки он теребил две серебряные монеты.

– Подмастерье, у меня есть для тебя работёнка, – сказал он.

– Какая? – спросил я, не сводя глаз с монет не потому, что нуждался в деньгах, а следуя наставлениям эльфийского друида – никогда не снимать маску со своего истинного «Я».

Авантюрист кивком указал на ряд лавок, где расселась городская знать, вручил мне написанную масляными красками на деревянной доске миниатюру с портретом женщины и запечатанное письмо.

– Отнесёшь это баронессе. Той, что изображена на портрете. И постарайся сделать это незаметно.

Я заколебался: «А что, если не узнаю её?»

Мазнув взглядом по портрету, признал, что писал его настоящий мастер.

– Согласен? – спросил наёмник, приятно улыбнувшись.

– Как вас звать, вдруг баронесса спросит?

– Рикус.

Он вручил мне монеты, потом наклонился так, что меня обдало ароматом приятного парфюма, и, не переставая улыбаться, шепнул:

– А если убежишь с деньгами или сболтнёшь кому хоть слово, я тебя проткну своей Малышкой.

Я ему сразу поверил и поспешил заверить:

– Не убегу!..

Получательницу послания я узнал сразу. Неизвестный художник написал весьма реалистичный портрет. И сидела она почти на краю одной из лавок. На самом краю сидел её муж. Так я решил, потому что толстяк время от времени похлопывал пухлой ладошкой по её руке, лежащей на колене.

Передать письмо незаметно на первый взгляд не представлялось возможным. Думаю, никто, родившийся в этом мире, не посмел бы сделать то, на что решился я. Показав толстяку портрет, предложил ему купить его. Толстяк схватил обеими руками доску, а я, рекламируя товар, приобнял его правой рукой, в которой держал между пальцами послание, не умолкая ни на мгновение, коснулся плеча баронессы. Едва она гневно сверкнула глазами, я взглядом указал на письмо и выпустил его из пальцев. Конвертик упал ей на колени и был тут же накрыт ладошкой. Толстяк оттолкнул меня, пробурчал что-то себе под нос и кинул мне под ноги золотую монетку. Это богатство уже я поспешил накрыть ладошкой. Подняв его, я пошарил глазами в поисках своего работодателя и не мог обнаружить его, пока не увидел, куда смотрит юная баронесса. А смотрела она на своего воздыхателя. Авантюрист, в свою очередь, тоже не сводил с неё глаз. Я же, вполне довольный свалившимся на меня богатством, решил уйти с площади и провести вечер в хорошей харчевне.

Первым делом отправился к краю площади, где выстроились продавцы вина и крепких настоек. Надо сказать, отбоя от покупателей у них не было. Люди, порой с трудом наскребавшие денег на пирог для своих детей, в праздник не скупились на выпивку. Там я рассчитывал найти Пипуса и позвать старика с собой. Я бродил в толпе местных выпивох, однако наставника, как ни искал, среди них так и не обнаружил.

Сходил я к пылающим кострам, где искусные мастера стряпни похвалялись друг перед другом вкусными сардельками, приготовленными на огне, и жареным мясом. Разносчики торговали насаженными на деревянные палочки сардельками и кусочками мяса, снуя туда-сюда среди гостей с большими деревянными подносами в руках.

Неподалёку приличная часть площади пустовала. Стражники не пускали туда людей, а носильщики устанавливали деревянные конструкции, похожие на мольберт-треногу. Я немного постоял, наблюдая, и даже не удивился, когда на эти мольберты носильщики стали устанавливать картины. Потом услышал реплику одного из работников:

– Смотри не урони, иначе сеньор Алон Рикус проткнёт твоё брюхо.

– Кто проткнёт? – поинтересовался здоровяк у своего товарища.

– Наш великий мастер Алон Рикус, легендарный художник-бретёр, бесстрашный фехтовальщик, восславленный всюду перед ликом Единого и короны, представит завтра на суд жителей Ролона свои лучшие творения.

«Надо же, оказывается, этот тип – выдающийся художник! Интересно, а не удастся ли мне и завтра что-нибудь заработать, если приду поглазеть на его работы?» От своих мыслей я улыбнулся во весь рот. Конечно, я не собирался иметь с бретёром никаких дел.

Темнело, поиски наставника теряли смысл, и я решил вернуться домой. С балконов особняков, стоящих на краю площади, глазели на праздник аристократы, выпивая и общаясь. Я случайно, сам не желая того, поднял голову и встретился взглядом с тем стариком, что обратил на меня внимание у фонтана в Клихе. Узнал он меня или нет, я проверять не стал, спрятал голову в плечи и побежал, надеясь, что сверху я виделся ему лишь копной чёрных волос среди бескрайнего моря точно таких же.

Не в силах отделаться от страшных подозрений, я решил не идти домой напрямую, а принялся петлять по боковым улочкам, держась в тени. Вместе со страхом меня одолевала злость. Что я ему сделал? Скорее всего, ему как-то насолил парень, в тело которого меня впихнули…

Вернувшись наконец домой, я услышал внутри голоса и, войдя в комнату, обнаружил Пипуса в компании семейной пары. Женщина лежала на столе, её левая нога распухла и почернела. Муж накачивал её фруктовой настойкой в расчёте, что она напьётся и перестанет чувствовать боль.

– Несколько недель назад бедняга порезала ногу, и теперь началось заражение, – пояснил наставник. – Выбор простой: или ногу отрежем, или она умрёт.

Мне стало не по себе. Теперь, когда упившаяся до беспамятства женщина храпела, лёжа на спине, появилась возможность произвести операцию. В качестве хирургических инструментов Пипус располагал пилой и большим железным ножом. Рядом, в горшке на жаровне, кипело масло, необходимое, чтобы после операции прижечь культю.

Бесчувственную женщину привязали к столу, наставник всунул ей между зубов деревяшку и закрепил её за края верёвкой на затылке. Мужчина, наблюдая за этими приготовлениями, аж посерел, его била дрожь. Когда же хлынула кровь и больная, несмотря на лошадиную дозу спирта в крови, истошно завопила, он пустился наутёк.

– Трудно его за это винить, – пробормотал мой наставник и посмотрел на меня.

А мне тоже было не по себе: руки тряслись, по лицу струился пот, и мне очень хотелось побежать за мужиком. Но Пипус налил мне для храбрости в чашку спиртовой настойки и доверительно сказал:

– Амадеус, тебе придётся помочь мне, иначе эта женщина умрёт.

Вообще-то помогать наставнику во время различных медицинских процедур мне случалось и раньше, но вот на ампутации я присутствовал впервые и ужаса натерпелся изрядно. Поэтому в тот вечер так и не рассказал Пипусу о старике, который мог увидеть меня с балкона.