Скверная кровь

Я же колебался, не зная, что лучше – остаться под деревом или под шумок улизнуть. Смыться бы, конечно, неплохо, но тогда многие догадаются, кто разрезал путы раба. Паника, царившая в моей душе, подбивала меня бежать сломя голову, но инстинкт выживания приказывал оставаться на месте. Понятно ведь, что рабовладелец осмотрит место побега и по разрезанным верёвкам поймёт, что у беглеца был сообщник. Сбежать сейчас – это всё равно что подписать признание.

Тут из зарослей донёсся шум, и сердце у меня упало. Похоже, преследователи настигли бедного Одулина, а я, вместо того чтобы помочь, лишь отяготил его участь. Теперь из кустов отчётливо слышались стоны и болезненные всхлипывания, но темнота не позволяла разглядеть хоть что-то, кроме множества движущихся фигур.

Люди вокруг стали зажигать факелы и устремились на звук, и я присоединился к ним, предпочитая не выделяться. Зеваки обступили кого-то, валявшегося на земле и скулившего от боли.

– Единый, да его оскопили! – выкрикнул кто-то.

Тут мне стало совсем не по себе. Помог, называется, человеку! Я протолкался вперёд и воззрился на раненого, корчившегося на земле, зажав окровавленный пах.

Но это оказался вовсе не Одулин.

То был его хозяин.

Глава 5. Встреча с наставником. Ильма

Прячась в кустах, я дождался отправления обоза, а когда последний ишак, поднимая пыль, двинулся в сторону Ильмы, пошёл в другую сторону, к озеру, где решил дождаться наставника. Там я всегда смогу найти еду, а если наблюдать за дорогой, не высовываясь из укрытия, то можно углядеть и того головореза, Корина, вздумай он гнаться по моему следу.

Всю дорогу я ужасно нервничал. Сколько ни уверял себя, что Пипус непременно явится, здравый смысл неизменно подсказывал, что ему могут помешать непреодолимые обстоятельства. И в таком случае я окажусь предоставленным самому себе. Чем же я стану питаться, когда закончатся деньги? Где буду ночевать? Такие мысли донимали меня во время пути и не оставили по прибытии к озеру.

Оказавшись на месте, я подошёл к женщине-эльфийке и купил ещё три лепешки. Повариха была молода, чуть старше меня в этом теле, однако суровая жизнь – работа под палящим солнцем, вечные заботы по дому и рождение одного, а то и двух детей ежегодно – состарила её прежде времени. К двадцати пяти годам бедняга превратилась чуть ли не в старуху, и даже во взгляде её зелёных печальных глаз не было намёка на молодой блеск. Протягивая лепёшки, она одарила меня грустной улыбкой, а от предложенных денег взяла только половину.

– Мы должны заботиться друг о друге, – сказала она, и я впервые за время, прожитое в этом мире, пожалел, что местные эльфы, в отличие от земных, сказочных, не живут по тысяче лет.

Заморив червячка, я снова предался мыслям о будущем, но уже с должным прагматизмом. Вспоминал, как в Клихе наблюдал за обучением детей попрошайничать. Там это занятие считалось профессией. Их учили изображать волчий голод, когда в качестве подаяния предлагали снедь, разучивали с ними убедительные интонации, разъясняли, что на «работу» нельзя надевать новую одежду, только лохмотья, голову ни в коем случае не покрывать шляпой, только намотанной тряпицей. Подаяние следует собирать не в карман, и уж точно не в кошель, а исключительно в миску или плошку.

Я уже представлял себя лучшим попрошайкой на улицах Ильмы, когда на дороге показался Пипус. Он шёл, держа на поводу ослика. Я радостно устремился навстречу, но умерил свой пыл, встретив предостерегающий взгляд наставника. Должно быть, он опасался слежки. Поэтому я подождал, пока он пройдёт мимо, и пошёл за ним, отставая на несколько шагов.

Наша встреча произошла на половине расстояния к Ильме, причём по долине. Дальнейший путь должен был занять больше времени. Тропа, неуклонно поднимавшаяся по склону, становилась всё круче.

По пути мы почти не разговаривали. Вопросов у меня накопилось хоть отбавляй, но я благоразумно держал их при себе. По угрюмому виду лекаря я понял, что дела в столице совсем не хороши.

С каждым часом подъёма в гору воздух становился всё свежее, и дорога сделалась почти приятной. По прохладе мы незаметно добрались до очередной стоянки караванов, такой же, как и та, возле которой я уже останавливался. Во дворе эльфийской хижины находился вместительный сосуд с водой и большой каменный очаг для выпечки лепёшек, а на лежавшие под деревьями брёвна можно было присесть, чтобы выпить и перекусить в тени. Всё обещало приятный отдых, но на беду к нам подошли местные инквизиторы-ловцы и затеяли с Пипусом разговор.

– Ты идёшь в Ильму из столицы? – спросил один из них.

– Да, хочу поторговать на ярмарке, – ответил наставник.

– А как насчёт грешников? Говорят, брат Илюм, наш добрый поводырь из почтенного судилища, выявил в Ролоне святотатца, вера которого будет испытана огнём.

Услышав имя наводившего страх на всю столицу ловца, Пипус вздрогнул, а я и вовсе даже дышать перестал.

– Хвала Единому, – ответил наставник и тут же спросил ловца: – Какое дело вас привело на эту дорогу?

– Нам предстоит в Ильме расследование в отношении нескольких обращённых из Сармы. Говорят, эти многоверцы тайно совершают обряды своей извращённой религии и практикуют чёрную магию.

Сарма была захвачена и покорена имперскими войсками чуть раньше Калиона. И если из Калиона имперцы уводили в рабство тысячи эльфов, то в цивилизованной Сарме ловцы устраивали охоту за ростовщиками, которых неизменно обвиняли в многоверии и приверженности к чёрной магии.

Я удивился ловкости наставника. Ведь ему удалось не ответить на вопрос ловца, хотя я и не понял, почему он не стал этого делать. Но от следующего вопроса Пипуса мой лоб покрылся бисеринками пота, а сердце заколотилось, будто я не сидел, а быстро бежал.

– И есть доказательства? – заинтересовался лекарь.

К счастью, ничего страшного не произошло. Ловец, улыбаясь, ответил:

– Самые серьёзные, добытые под пыткой и вполне достаточные, чтобы отправить проклятых ростовщиков к их покровителям. – При упоминании неназываемых богов глаза ловца злобно сузились. – Калион кишит обращёнными, – дрожащим голосом заявил местный инквизитор. – Они лжецы! Ложные обращённые, которые выдают себя за последователей Единого, а сами предают нас. Они почитают неназываемых и древнее золото, похищают людей и совершают омерзительные ритуалы, используя кровь рабов Единого.

Мой страх сменился неприязнью к ловцу, который приносил обет любви и бедности, а сам вёл себя как злобный тиран. В голове мигал красный светофор, но я так разволновался, что не смог сконцентрироваться, чтобы прочесть послание. Но руку на всякий случай держал под рубашкой, где прятал нож.

Мой наставник держался спокойно, и, глядя на него, можно было решить, что он разговаривает с товарищем, а не с «псом Единого», как ещё называли ловцов. Наверное, именно выдержка Пипуса избавила нас от общества инквизитора, который знаком круга благословил наставника, презрительно очертил нечто у моего лба и направился к поварихам.