Сквозь божественную ложь 2

Энель, следившая за тем, чтобы пленники не попытались сбежать, мрачно посмотрела на меня.

— Думаешь, если бы я могла выпить, то побрезговала бы? Как бы не так. Выпила бы и их, и тех деревенщин, которых на нас натравили девки из Культа Ночи. Контракт — это обоюдоострый клинок, Роман. Не стоит думать, что он забрал у меня меньше, чем у тебя.

— Ты ограничена моей памятью?

— Нет. Но нужно добровольное согласие. До чего унизительное условие — вымаливать разрешение у… — Она остановилась, поймав мой взгляд.

— У пищи? У скота?

— У смертных.

Я вздохнул.

Так тоже сойдёт.

Повинуясь мысленному приказу, нилис стёк в руку чёрным клинком. Он отрубил голову тощего фелина с той же возмутительной лёгкостью, с какой прежде срубил толстое дерево возле Поляны. Тихое гудение стало на миг чуть громче, вот и всё. Никакого различия между древесиной и плотью.

Второй часовой ненадолго пережил первого. Энель свернула ему шею, как котёнку, которого недосуг топить в ведре.

Накатила мимолётная дурнота. Я поморщился и отступил от обезглавленного тела, вокруг которого начала натекать лужа крови.

Надо бы запомнить, что отрубание головы — жест эффектный, но крайне грязный.

На будущее.

* * *

Сени были темны и безлюдны, как и маленькая комната по левую руку. Лишь в большой — там, где стояла широкая каменная печь, там, где прежде ночевал Тецуо — горел свет. Его узкий трепещущий луч пробивался из-под двери. К ней приник стражник, пытаясь то ли подсмотреть, то ли подслушать, как развлекался барон.

Широкую спину телохранителя обтягивала ладная кожаная куртка, из-под нижнего края которой торчала кольчуга. С пояса свисал зверского вида тесак. Поглощённый своим занятием, он не услышал нашего приближения.

Я тихо постучал по стене. Стражник вздрогнул и обернулся, схватившись за оружие. Я с силой вогнал ему в глаз кинжал, отнятый у часового. Фелин тяжело качнулся и стал заваливаться назад; я подхватил тело и потихоньку опустил его на пол.

Сердце колотилось как бешеное, слегка потряхивало руки. Всё-таки до хладнокровного убийцы мне далеко, очень далеко…

Я схватился за ручку и застыл, прислушиваясь. Изнутри доносился неразборчивый мужской голос; скрипели половицы, по которым кто-то грузно и степенно прохаживался.

Внезапно шаги стихли.

Приготовившись к худшему, я толкнул ручку и вошёл в комнату. Придержал дверь и с лёгким поклоном встал у неё, положив ладонь на рукоять церемониального меча. Энель прошествовала мимо, не удостоив меня и взглядом. Её длинные волосы струились по плащу, который перебирал цвета, стараясь уловить их сияние.

В комнате царила душная жара. Несмотря на лето, печь была затоплена, и я моментально взмок.

Приземистый стол ломился от простой крестьянской еды. Между блюдами были выставлены кувшины. Судя по запаху, в них было приличное вино. Барон не чурался грабить своих подданных.

К печи склонился обнажённый низкий фелин, походивший на отъевшегося дворового кота. Его тело блестело от испарины, особенно заметной на проплешине у макушки. Короткий облезший хвост стоял торчком.

Дверка печи была открыта. Барон — а это был, несомненно, барон — энергично елозил в топке кочергой. Он был взбудоражен настолько, что не обратил на нас внимания. Он пританцовывал на месте и тараторил — слова сливались в неразборчивую кашу, в которой угадывались отдельные выражения:

— Никому не позволено… Преступление против… Ты заслужила наказание… — Он с силой вонзил кочергу в глубь топки.

В другой части комнаты на кровати лежала Айштера, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту. Волосы знахарки спутались в воронье гнездо, покрасневшее лицо опухло от слёз. Кое-где её платье было порвано, однако ни синяков, ни следов пыток я не заметил.

Наконец Такеши ван Хиги закончил возиться с кочергой и повернулся к нам. У него были бешеные, пьяные глаза существа, привыкшего к безнаказанности, к исполнению своих прихотей за счёт других.

— Кто… кто посмел… — заморгал он.

Мутный взгляд барона с трудом сфокусировался на Энель — и он замер, как кролик, увидевший змею.

В каком-то смысле так и было.

Волосы Энель вновь отливали золотом. Она зачесала их назад, чтобы открыть заострённые кончики ушей.

Как заставить любого испытать чистый, незамутнённый ужас? Очень просто — надо привести к нему его худший кошмар. Мало у кого отыщется сила воли, чтобы бросить вызов древнему чудовищу из церковных проповедей.

Я сомневался, что у барона хватит решимости повторить подвиг Айштеры.

После того как его дух будет сокрушён, Такеши сделает что угодно, лишь бы не встречаться больше с ашурой.

Но так я считал до того, как услышал про смерть Тецуо и увидел барона вживую. Тогда я ещё колебался, оставить ли его в живых.

Но сейчас решение пришло с неожиданной лёгкостью. Понять бы ещё, как половчее его обставить.

Такеши ван Хиги вышел из ступора, затрясся всем телом, как уродливый бурдюк, заполненный жиром. С громким стуком кочерга упала на деревянный пол, оставив на нём чёрную опалину.

Сломался барон, бесстрастно отметил я.

А в следующее мгновение Такеши рухнул ниц и хрипло вскрикнул:

— Великая… Великая госпожа! Я не… Это честь для меня! Прошу вас, я ваш покорный слуга, я ваш раб… Я счастлив служить!

Глава 2

Распластанный на полу, барон всем своим видом показывал покорность, верность и восторг от нежданной встречи. Впечатление портили ледяной ужас, застывший в его глазах, и ломкий, поскуливающий голос.

Такеши ван Хиги явно не радовался тому, что на его долю выпало пообщаться с высоким руководством. Его чувства было легко понять: даже Энель не желала видеть своих сородичей. Что уж говорить о других разумных, которых ашуры презрительно называли смертными?

То, что барон оказался сектантом Милиам, многое меняло. Я закусил губу, соображая, как бы половчее обыграть принадлежность Такеши к культистам. Но Энель опередила меня.

Она прервала причитания барона, впечатав ботинок ему в нос. На породистом лице ашуры застыло отвращение, не дрогнувшее, когда послышался отчётливый хруст. С тихим воплем Такеши потянулся было к носу — и остановился на полпути, поймав взгляд Энель. Он прогнусавил, безуспешно пряча страх за приторной угодливостью: