Сквозь Космос

Ну а прошлой ночью - буквально несколько часов назад - явление повторилось снова. Я сидел за этим самым столом и следил за лежавшим передо мной компасом, когда внезапно, примерно в девятнадцать минут первого, его стрелка повернулась к югу, покачалась в таком положении несколько минут, а затем вернулась к привычной северной отметке. Я спрашивал себя: что сие значит? Какая сила на острове Пасхи притягивает подобным образом все магнитные стрелки? Озадачивало и еще кое-что: каждую ночь феномен проявлялся немного раньше - примерно на четыре минуты. 'Почему же?' - гадал я. И позже, когда вышли газеты, распространившие известие о Марсе, падающем на Землю, я вроде бы нащупал связь, и в разуме моем зародилась теория. В основу этой дикой гипотезы легли три небольших факта: столб красного света, замеченный с 'Куинсленда'; магнитная стрелка, отклонившаяся в то же самое время в сторону островка; и любопытное утверждение, услышанное мной от Холланда перед тем, как он отплыл на остров Пасхи. Сейчас я не могу рассказать тебе что-либо еще, поскольку и сам знаю лишь немногим больше. Но, несмотря на это, я спрашиваю тебя: готов ли ты сегодня же, этим самым утром, отправиться со мной на остров Пасхи? Мы сможем раздобыть гидроплан буквально за несколько часов.

Уитли ждал ответа, но меня так ошарашило неожиданное предложение, что я пару минут не мог вымолвить ни слова. Очевидно, истолковав мое молчание в сторону несогласия, доктор добавил:

– Возможно, это наша единственная, пусть даже и слабая надежда на спасение Земли. А еще возможно, что происходящее на острове вообще никак не связано с приближением Марса. И даже если такая связь существует, всегда есть вероятность, что мы ничего не сможем изменить. Но все-таки, это шанс! И было бы глупо им не воспользоваться, когда на кону стоит целый мир.

– Я полечу с тобой! Конечно же, полечу!
– воскликнул я.
– Просто у меня уже голова идет кругом. Да и чертовщина, о которой ты рассказал...

И снова лицо доктора озарила добрая улыбка.

– Знаю, мой мальчик, - произнес он, а затем шагнул к окну и, распахнув его, подозвал меня к себе. Вместе мы выглянули наружу.

Солнце только-только взошло - и я увидел, что толпа исчезла, оставив улицы безмолвными и пустыми. Первый всплеск паники, вызванной чудовищными новостями, миновал, и теперь народ, застывший от всевозрастающего страха, тихо сидел по домам. Я думал об идиллии, царившей прошлым вечером на этой улице, и меня мутило от мысли, что вся та радостная безмятежность была сметена за столь короткий час и что люди, еще вчера задорно смеявшиеся в компании друзей, нынче с немым ужасом наблюдают за приближением кошмарной смерти.

На непривычно тихой улице пели и порхали с дерева на дерево птицы, весело приветствуя свет утреннего солнца. На своем плече я ощутил руку доктора Уитли, который тоже взирал, задумавшись, на солнечную благодать за окном, - и это придало мне сил. Так же как и его мягкий голос:

– Чудесная наша Земля! Безусловно, за нее стоит сражаться. И за тех несчастных испуганных детей!
– Безмерная печаль и жалость слышались в словах ученого, и они, Господь свидетель, нашли отклик в моем сердце.

Пять часов спустя могучий гидроплан с ревом уносил нас на юг, к острову Пасхи. На всех парах мы мчались над Тихим океаном. Мчались спасать мир.

5

В оставшемся позади мире о нашем путешествии не знала ни одна живая душа, кроме должностных лиц военно-морского флота, к которым доктор Уитли обратился с просьбой выделить самолет, что смог бы доставить нас на остров Пасхи. Он лишь сказал им, что если мы попадем туда, то, возможно, у нас появится шанс предотвратить грозившее Земле разрушение, и они тут же без лишних расспросов передали в наше распоряжение большой бомбардировщик, вполне способный долететь до находившегося на расстоянии трех тысяч миль острова. Самолет, сконструированный специально для того, чтобы перевозить почту между Сан-Франциско и Гаваями, был полностью готов к своему первому рейсу. Лейтенант Райдер, наш пилот, уверял, что гидроплан может находиться в воздухе без малого тридцать шесть часов.

В общем, за исключением нескольких людей в Сан-Франциско, мир ничего не знал о нашей экспедиции или даже о нашем существовании. А если бы и знал, то не выказал бы особого беспокойства, ибо наша задумка напрочь терялась среди неисчислимых проектов по спасению Земли. Складывалось впечатление, что собственный план не поленился предложить каждый шарлатан на планете. И задумки эти были довольно-таки нелепыми и сумасбродными.

Некий находчивый американец даже предложил как можно быстрее изготовить огромное количество аэропланов и воздушных шаров, на которых люди смогут подняться на несколько миль в воздух и переживут таким образом столкновение с Марсом! И сей замысел поддержали миллионы перепуганных обывателей, которых так и не удалось убедить, что в результате удара обе планеты вспыхнут и превратятся в новое солнце.

Предлагались и другие, еще более фантастические идеи: что нужно навести на Марс гигантские пушки, и, когда тот подлетит поближе, разнести его на кусочки; что можно - правда, никто не знал, как именно - швырнуть навстречу красной планете Луну; что людям следует облачиться в водолазные костюмы или загрузиться в подводные лодки и спокойно переждать катаклизм на дне океана. Обо всем этом нам поведало установленное в самолете радио, пока мы неслись над Тихим океаном. Казалось, что с каждым часом новости становятся все безумнее.

Трепет надежды охватил мир, когда один итальянский астроном выступил в Риме с заявлением, что, проведя всестороннее исследование, он пришел к выводу, будто Марс не падает на Землю, а, наоборот, летит в противоположном направлении, и что астрономов из вашингтонской и прочих обсерваторий ввела в заблуждение занятная оптическая иллюзия. Весь мир, затаив дыхание, ждал дальнейших известий - а затем снова погрузился в бездну страха: выяснилось, что итальянский астроном оказался простым башмачником, ухватившимся в сей безумный час за возможность прославиться. Рассвирепевшая толпа разорвала бедолагу на куски.

Наступила ночь, а мы по-прежнему летели на юг. Наш крошечный мирок состоял из неумолчного пения трех могучих моторов, спины сидевшего впереди пилота и полотнищ тьмы вокруг. Позже высыпали звезды, и в их зыбком свете далеко внизу проступил неспокойный океан. Потянулось напряженное ожидание - и вскоре мы все ахнули. Над морем, сверкая багровым великолепием, воспарил Марс.

Появление этой пылающей звезды (самой яркой звезды из когда-либо виденных человеком) повергло мир в хаос - и мы ловили леденящие кровь репортажи о волнениях и беспорядках. Казалось, по всей Земле закон утратил власть, и, пока планета катилась навстречу року, люди творили жуткие вещи.

Убийства стали обычным делом. Обитатели преступного мира, собравшись в толпы, жгли и убивали почти беспрепятственно. Мы узнали, что Чикаго охвачен пожарами и что дороги запружены покидающими город людьми, стремящимися спасти свои жизни, пусть даже всего на несколько дней.

В Вашингтоне неистовая толпа взяла в осаду государственные учреждения, умоляя и упрашивая правительство предотвратить катастрофу. А когда президент отказался давать пустые обещания, вооруженная факелами орава хлынула в сторону Капитолия, намереваясь предать здание конгресса огню, но незамедлительно вызванные солдаты сдержали натиск озлобленных людей.

Повсюду - в больших и малых городах, в селах и деревнях - проходили огромные молитвенные собрания и всенощные бдения. По мере того, как надежда таяла, все больше и больше народу начинало искать утешения в религии - орды молящихся прихожан забили церкви до отказа. Многие из тех, кто раньше с улыбкой взирал на уличных проповедников, теперь и сами возносили молитвы, преклонив колени на мостовой. Любой человек, обращавший к небесам заплаканное лицо, видел над собой подлетавшую все ближе огненно-красную, зловещую планету.