Сквозь огонь

Костя свернул к погребу, в котором жила Лиза, но как в такой темноте найдешь погреб! Они, наверно, закрылись. Можно рядом пройти и не увидишь: кругом ровное место.

Внезапно перед Костей как из-под земли вырос человек и, запахивая шинель, быстро зашагал к блиндажу комендантского взвода.

«Это от Лизы. Вот чью шинель мать Лизы держала тогда в руках. Но кто же это мог быть? Ну как же это я зазевался! Надо было вслед за ним — и сразу же узнал бы, кто еще из наших ходит в погреб».

В блиндаже комендантского взвода Костю встретили молчаливо. Никто не спрашивал, где он был и почему, уходя, никого не предупредил о своей отлучке. Видно, в этот вечер было не до того.

Принесли ужин. Все переглянулись и молча сели к столу. Косте надо было определить, чья же шинель была в руках Лизиной матери. Но как это сделаешь: шинели все серые, с одинаковыми пуговицами, крючками и хлястиками. Вот зря не приметил, какой знак был под воротником. К тому же никто из бойцов не смотрел Косте в глаза. Он бы по глазам мог определить. Нет, вон связной наклонился над котелком, а глаза косит сюда. Понятно. Присмотрюсь. Ничего, хороший боец, это он поддерживал меня, когда я ремонтировал рацию. Вот еще раз побываю в погребе и окончательно признаю.

Вошел Фомин.

— Здравствуй, Костя! — как ни в чем не бывало ласково сказал он, передавая Косте коробку цветных карандашей. — Это тебе командир полка прислал. Пускай, говорит, рисует.

— Спасибо, — ответил Костя, с благодарностью глядя на Фомина. «Где же Зернов? Ведь утром договорились, что он придет сюда. Я бы их сейчас помирил с Александром Ивановичем. Неужели и с Зерновым что-нибудь случилось?»

6. В огне

К концу октября 62-я армия генерала Чуйкова, обороняющая Сталинград, состояла из трех разобщенных гарнизонов: один — на северной окраине, другой — главные силы — в центре города, третий — в заводском районе. Здесь, в заводском районе, сражался гвардейский полк Титова. Гитлеровские генералы готовились торжествовать победу над полком Титова, но случилось то, чего они не могли учесть. Осажденные гарнизоны, так же как и отдельные воины, самостоятельно решали боевые задачи. В осажденном гарнизоне установился строгий порядок экономии боеприпасов и продуктов питания.

Отступить — значит изменить Родине. Так решили бойцы и командиры осажденного гарнизона. Крохотный клочок сталинградской земли стал для них домом, неотъемлемой частью великой Родины.

В эти дни враг, наткнувшись на непреклонную стойкость защитников заводского участка, прекратил атаки. На фронте наступило непродолжительное затишье.

Воспользовавшись таким затишьем, Александр Иванович Фомин как-то незаметно для Кости превратил часы отдыха в часы занятий. Возьмет учебник, и глаза его засветятся тепло, радостно, голос зазвучит свежо и бодро.

Пройдет каких-то полчаса, и Косте кажется, что перед ним не сержант Фомин, а учитель на уроке, как в настоящей школе.

И до чего же этот Александр Иванович азартный человек! Если бы не боевая обстановка, он бы, наверно, целые сутки занимался. Даст задачку, самую что ни на есть трудную, и улыбается: «Решай, решай, есть еще потруднее». Или начнет пояснять и решать задачи, да так, будто любая задача при нем составлялась. Решает просто и скоро. Знай запоминай! Как легко ему это дается! А начнешь сам решать — не тут-то было.

— Трудно? — спросит Александр Иванович. — Это тебе не с голубем развлекаться. Все, что берется трудно, с боем, то дорого и незабываемо. Учиться можно и нужно везде, в любых условиях…

Порой Александра Ивановича срочно вызывали в штаб или на передний край. Оставляя Костю, он давал для самостоятельного решения самые сложные задачи и как бы между делом спрашивал: «Хватит или еще?» Костя хмурился, но все же говорил: «Давайте еще».

— Ладно, хватит. Если бы кто другой, а тебе и эти не решить, — подзадоривал Александр Иванович.

— Решу, — отвечал Костя, принимаясь за дело.

Иногда, не найдя ответа, бросал, но, подумав, снова брался за учебник: «Докажу, что я не хуже других».

Правда, были минуты, когда Костя вспоминал отца, бабушку, школу, друзей, пионерские сборы. Часто перед ним вставала в памяти Надя, потом бронебойщик Зернов — хороший, доверчивый товарищ. Куда он девался?

Но вот Зернов вернулся. Угрюмый, злой, он целыми днями молча лежал со своей бронебойкой у амбразуры. Наконец зашел к Косте. Огромный, небритый, глаза красные.

— Это твои, — проговорил он, подавая две книги.

— Я знал, что они у вас, — принимая, сказал Костя. — Надя передала?

— Да, — ответил Зернов и, сдержанно вздохнув, опустил голову. Костя понял, что гибель Нади Зернов переживает больше, чем кто-либо другой.

— Скажите, а вы читали эти книги? — листая страницы, спросил Костя.

— «Спартак» — хорошая книга. Ее надо прочитать всем.

— Правильно! А эту, про огонь, пожалуй, не надо.

— Почему?

— Огонь — это зло, — ответил Костя.

— Нет, — возразил Зернов, — как раз наоборот: не огонь наш враг, а те, кто использует его против нас. Я знаю, тебе эта философия трудно дается, но бойцы поймут.

Костя, слушая Зернова, задумался. «Бойцы поймут, а почему я не пойму?..»

В эти дни вражеская артиллерия совсем прекратила обстрел осажденного гарнизона, и лишь изредка над руинами кружил самолет-разведчик. В окопах и блиндажах потекла обычная окопная жизнь. Бойцы и командиры совершенствовали оборону, ремонтировали оружие, штопали шинели и обувь, читали и обсуждали сводки Совинформбюро, развлекались солдатскими прибаутками.

Костя по совету Зернова читал книгу про Спартака вслух. Вначале ему казалось, что это бесполезная затея. Но в первый же вечер убедился, что бойцы слушали его с таким вниманием, словно брали каждое слово, каждую строчку в руки, на зуб. Они будто забывали про усталость и, как дети, радовались каждой победе Спартака. А сам Костя так проникся содержанием, что многих героев книги стал сравнивать с бойцами и командирами полка.

Зернов ему казался таким же крепким и сильным, как Спартак. Отдельные главы Костя заучивал наизусть и читал их бойцам, когда в блиндаже не было света. Незаметно для себя он делал такое дело, за которое получил похвалу Александра Ивановича и даже благодарность командира полка, приславшего ему записку:

«Костя, рад за тебя. Спасибо за помощь».

Однажды в блиндаж комендантского взвода пришла Лиза. Теперь она была в фуфайке, на ногах — солдатские ботинки. Кто же это позаботился о ней? Не тот ли, с кем встретился Костя ночью у погреба? Не иначе это был Александр Иванович!

Фомин сразу назвал Лизу по имени, и это окончательно убедило Костю в его догадке.

Лиза так внимательно слушала учителя, что не заметила, как Костя положил ей в карман свой паек хлеба и несколько кусочков сахару.