Сквозь тьму

“Даже так, ваше превосходительство”, - сказал Кутуз. “Таким образом, это путешествие”.

“Да”, - несчастно сказал Хаджжадж. “Вот и это путешествие”. Когда он подумал об этом в таких выражениях, ему захотелось напиться до бесчувствия. Вместо этого он продолжил: “Я провел большую часть своей жизни, изучая все, что мог, об алг-гарвийцах, восхищаясь ими, подражая их стилю и их энергии, сопоставляя свое царство с царством Мезенцио. А потом пришла война, и с ней это... это их безумие”.

“Даже так”, - повторил его секретарь. “Вы не видели никаких признаков этого до начала боя?”

Хаджжадж обдумал это. “Немного”, - сказал он наконец. “О, каунианцы и альгарвейцы часто были врагами на протяжении многих лет, но люди каунианской крови преподавали в университете, когда я учился в Трапани, и никто ничего не думал об этом. Они стремились к знаниям и истине не меньше, чем их альгарвианские коллеги - и, я мог бы добавить, им не меньше нравились романы с хорошенькими студентками ”.

Кутуз улыбнулся, затем сказал: “Дни перед Шестилетней войной, должно быть, были более счастливым временем, чем то, в котором мы живем сейчас”.

“В некотором смысле и для некоторых людей”, - сказал Хаджадж. “Я старый человек, но я надеюсь, что я не такой старый дурак, чтобы разглагольствовать о том, какими замечательными были дни давным-давно. Тогда великий герцог Ункерлантер правил Зувайзой, помните, и правил железным жезлом.”

“Вероятно, ему это было нужно”, - заметил Кутуз.

“О, без сомнения, мой дорогой друг”, - ответил Хаджжадж. “Однако от этого мне не стало приятнее быть его объектом. И другой ункерлантский великий герцог правил одной половиной Фортвега, а альгарвейский принц - другой. И фортвежцы ненавидели их обоих беспристрастно ”.

Его секретарь задумчиво кивнул. “То, что вы говорите, имеет немалый смысл, ваше превосходительство - поскольку в этом есть определенный смысл. Но скажи мне вот что: в дни, предшествовавшие Шестилетней войне, использовал бы кто-нибудь каунианцев так, как король Мезенцио использует их сейчас - или как король Свеммель использует свой собственный народ?”

“Нет”, - сразу же ответил Хаджадж. “В этом ты прав. Отец Мезенцио - и Свеммеля тоже - скорее бы прыгнул со скалы, чем приказал устроить такую бойню”.

Он залпом допил остатки вина в своем кубке, затем со стуком поставил его на маленький столик перед собой. Мгновение спустя караван, выстроившийся в линию, перевалил через вершину небольшого холма. Кутуз указал на восток.“Вы можете наблюдать за морем отсюда, ваше превосходительство. Мы почти прибыли”.

Немного неохотно Хаджадж обернулся, чтобы посмотреть. И действительно, между желто-серым песком и камнем и горячей голубой чашей скалы над ними лежал глубокий синий цвет. Министр иностранных дел Зувейзи прищурился, пытаясь разглядеть какие-нибудь лодки, плавающие в этом глубоком синем море. Он не увидел ни одной, но знал, что это ничего не значит. Мог ли он заметить их в этот момент или нет, они были бы где-то там.

Несколько минут спустя караван остановился в депо маленького городка под названием Наджран, который существовал только по той причине, что там линия впадала в море. Это был неподходящий порт; ничто не защищало его от сильных штормов, которые бушевали весной и осенью. Но лодки могли входить и выходить, и то, что они привозили, могло направляться прямо в Бишах. Итак, Наджран.

И таким же образом выглядели палатки из верблюжьей шерсти, которые выросли вокруг множества постоянных зданий, которыми хвастался Наджран. Так солдаты зувайзи, обнаженные, в широкополых шляпах и сандалиях, патрулировавшие местность. Их командир, дородный полковник по имени Саадун, низко поклонился Хаджжаджу. “Добро пожаловать, добро пожаловать, трижды добро пожаловать”, - сказал офицер. “И я уверяю вас, ваше превосходительство, что приветствие исходит не только от моих людей и от меня, но и от тех, кого мы охраняем”.

Поклонившись в ответ - не совсем так низко - Хаджадж ответил: “Они желанные гости здесь, как я и пришел, чтобы разъяснить им. Я не привожу с собой газетчиков, потому что я не хотел бы ставить в неловкое положение наших союзников, но я не буду притворяться, что этих людей не существует. Слишком много людей делают это слишком долго ”.

“Либо притворяясь, что их не существует, либо пытаясь убедиться, что их не существует”, - сказал Саадун.

“Даже так”. Хаджжадж повторил Кутуз. “Отведите меня к ним, полковник, если будете так добры”.

“Да”. Саадун снова поклонился. “Тогда пойдем со мной”.

Когда Хаджжадж следовал за ним по улицам Наджрана, местные зувайз вышли из своих магазинов поглазеть. До войны мало кто из незнакомцев заходил в их деревушку. Кто бы захотел, если бы у него был другой выбор? У людей в палатках из верблюжьей шерсти его не было. Если бы они не пришли в Наджран, Хаджжаджж тоже не смог бы.

Кто-то в одной из этих палаток высунул голову. Его неопрятная золотистая борода блестела в безжалостном солнечном свете. Когда он увидел приближающихся Саадуна и Хаджжаджа, он воскликнул и выскочил из палатки. Еще больше блондинов - мужчин, женщин и детей - высыпало из остальных этих импровизированных укрытий. Они все еще были одеты в ту одежду, в которой были, когда добрались до Зувайзы. Большая часть этой одежды была изодрана в клочья, но она была заштопана и выглядела почти до боли чистой.

Все как один каунианские беженцы низко поклонились, когда Хаджжадж подошел к ним. Министр иностранных дел Зувейзи бросил взгляд в сторону полковника Саадуна. Саадун кивнул в ответ, ничуть не смутившись. “Они знают, кто вы, ваше превосходительство. Разве это не подобает, что они должны выразить свою благодарность?”

“Я не вижу, чтобы я сделал что-то особенно заслуживающее благодарности - только то, что сделал бы любой порядочный человек”, - сказал Хаджадж. Рот Саадуна сузился, как будто он собирался что-то сказать, но промолчал. Пройдя еще несколько шагов, Хаджжадж вздохнул. “При том, как обстоят дела в мире в наши дни, может быть, обычная порядочность и повышает степень целостности. Но мир - жалкое место, если это так”.

“Мир - жалкое место, все верно”, - сказал Саадун и больше ничего не сказал.

Прежде чем Хаджжадж смог найти ответ, каунианцы устремились к нему. Несмотря на их одежду, несмотря на широкие соломенные шляпы, которые они получили здесь, в Наджране, многие из них были сильно обожжены солнцем. Неудивительно, что во времена Каунианской империи предки этих блондинов торговали со смуглыми кочевниками, которые бродили по Зувайзе, но никогда не пытались превратить ее в имперскую провинцию.

“Силы свыше благословляют вас, ваше превосходительство!” - воскликнул человек, который первым выглянул из своей палатки и увидел Хаджжаджа.

Он говорил на своем родном языке, но Хадджадж понимал. Любой культурный мужчина знал классический каунианский, но только каунианцы Фортвега использовали его как свою молочную речь. Акцент показался ушам Хаджаджа странным, но лишь немного. “Я рад видеть тебя здесь, в безопасности”, - ответил он. Он говорил медленно, тщательно - хотя свободно владел письменным каунианским, ему редко приходилось использовать его устно.