Сквозь толщу лет

К тому времени, когда пришла эта информация, уже было известно, что масса героев другой книги — «Муравьи» — обладает некиим не открытым и не расшифрованным пока физиологическим «счетчиком Гейгера». Подобно тому, как улитка сразу втягивает рожки, подобно перламутренице, смыкающей створки раковины, подобно морским анемонам, которые спешат закрыться, муравьи, попавшие в зону хотя бы слабой радиоактивности, начинают суетиться, словно почуяв неладное, сразу же меняют курс, поворачивают, стремясь убежать подальше от опасного места.

Пока не удалось дознаться, благодаря чему именно насекомые обладают такой чувствительностью, каковы ее природа и происхождение. Все эти вопросы очень интересны и еще не выяснены, но научная разведка движется вперед, не всегда дожидаясь, когда будут закреплены и освоены тылы.

И вот еще одно сообщение с переднего края: недавно в протоколах заседаний Французской академии наук опубликовано сообщение профессора Реми Шовена и его сотрудников — Гюи Куртуа и Франсуа Ангено — о неожиданных результатах обследования с помощью счетчика Гейгера гнезд лесных муравьев формика.

Центр гнезда и верхушка купола оказались во многих случаях заметно более радиоактивны, чем периферия, периферия же заметно радиоактивнее, чем почва в одном метре от границы гнезда.

Дело здесь не в хвоинках, не в растительном мусоре, составляющем укрытие, кровлю муравейника. Когда проверили покинутое муравьями гнездо, счетчик безмолвствовал. Но обычная пробирка с муравьями приводила поднесенный к ней счетчик в действие.

Объяснение заключается, видимо, в том, что формика сносят в гнездо иногда со значительных расстояний сладкие выделения тлей, сосущих соки деревьев, а фуражиры-охотники по муравьиным тропам притаскивают со всех сторон тысячи гусениц, личинок, червяков, трупы взрослых насекомых, которые питались непосредственно самой растительностью либо разными растительноядными тварями. Таким образом, рассеянные в природе радиоактивные элементы на первом этапе накапливаются в какой-то мере растениями, в их соках и тканях. Еще сильнее концентрируются эти элементы в организмах разных растительноядных насекомых. Муравьиные фуражиры-охотники и сборщики выделений разных тлей уже, можно сказать, в третьей или даже в четвертой степени повышают концентрацию радиоактивности элементов в муравейниках, что и начинает выводить счетчики из спокойствия.

Если проверка подтвердит сообщенные данные, то муравейники, возможно, окажутся естественными сигнализаторами: они будут оповещать нас о том, что местность заражена опасными элементами, еще тогда, когда счетчики не способны ничего зарегистрировать.

Однако необходимо еще разобраться в том, почему муравьи, столь чувствительные к малейшему повышению радиоактивности за пределами муравейника, мирятся с радиоактивностью самой зоны гнезда и как получается, что, по сообщениям американских энтомологов, в зоне ядерных испытаний штата Невада первыми насекомыми появляются муравьи?

Как видим, улей и муравейник не перестают удивлять нас все новыми и новыми вопросами, причем на вполне современном уровне…

* * *

Пусть муравьи в янтаре говорят о безмерной косности живой природы, они говорят и о ее могучих силах. И люди уже знают, что, преодолевая эту косность и покоряя эти силы с помощью творимой ими науки, они и сами становятся могущественнее.

Это могущество почти никогда не приходит готовым. Оно иной раз порождается из самых маленьких открытий, годных поначалу разве только для того, чтобы их использовать в каких-нибудь игрушках. Неустанно учась у природы и научаясь превосходить ее, человек идет к действенному знанию. К такому наивысшему знанию ведет долгий, извилистый путь, путь поисков, проб, мечтаний, иногда трагических неудач и срывов и подчас лишь редких, не всегда сразу признаваемых успехов.

Мы уже знаем, что никакого практического значения никогда не имел кусочек янтаря, натертый кожей и притягивающий к себе сухие бузиновые шарики, висящие на тонких шелковинках. А ведь из явления, демонстрируемого в этой игрушке, которая тоже была когда-то научным открытием, выросли — и для этого понадобилось не так уж много времени — самые удивительные чудеса электрификации в промышленности, транспорте, сельском хозяйстве, новейшие достижения радиотехники, радиолокации, телевидения.

Мы уже знаем, что когда-то забавой были запускавшиеся на праздничных фейерверках разноцветные ракеты. А ведь от них ведут свою родословную современные реактивные самолеты, летающие быстрее звука, и многоступенчатые ракеты, все увереннее нацеливаемые людьми на межпланетные полеты.

Только шуткой был построенный когда-то испанцем Торрес-И-Кеведо электромеханический игрок, который с белыми королем и турой против черного короля в шестнадцать ходов побеждал любого соперника, правильно объявляя «шах» и «мат», а в случае повторных ошибок в ходах черного короля отказываясь от дальнейшей игры.

Только игрушкой был сконструированный французским инженером пес Филидог, послушно бежавший на зов электрического маяка, лаявший, если на него падал пучок лучей.

Шуткой была и сконструированная американскими инженерами собака, сломя голову бежавшая на свет и так нелепо погибшая: привлеченная ярким светом фар, она кинулась навстречу машине и кончила свое недолгое существование под ее колесами.

Игрой конструкторской мысли были построенные английскими учеными черепахи Эльзи, Эльмер и Кора, которые упорно двигались к свету и обходили препятствия. Устройства черепах были отрегулированы так, что одна из них казалась уравновешенной, даже флегматичной, другая — нервной, легко возбудимой.

В общем только игрушкой было и творение французских исследователей — селезень Жоб и уточка Барбара, парочка, постоянно представлявшая собой курьезное зрелище: птицы двигались вместе, расходились, опять шли друг к другу, а в ряде случаев обнаруживали даже нечто весьма похожее на память.

А ведь в прямом родстве со всеми этими забавами и игрушками находятся многие выросшие на наших глазах достижения новейшей техники, представленные не только автоматическими линиями на заводах и фабриках, автопилотами в авиации, но и счетными машинами-переводчиками, «думающими» машинами.

И вот еще одна детская забава: муравей-привратник, закрывающий головой вход в гнездо, не шевелится в ответ на прикосновение соломинкой или волосиком, но отступает, когда его усик тронули муравьиным усиком. Этим волшебным ключом открывается ход не только в гнездо муравьев, но и к пониманию загадок скрещенных антенн.

В прикосновениях муравьиных антенн можно видеть одно из важнейших звеньев, связывающих воедино обитателей муравейника. Постепенно проясняются и другие, так долго остававшиеся тайной за семью печатями опоры, на которых зиждется целостность и муравьиной семьи, и семьи других общественных насекомых.

В ДВУХ ШАГАХ ОТ АШХАБАДА (очерк)

1. ГЯУРС

Всего двадцать минут назад мы покинули городские перекрестки, улицы с черными тенями тополей на выбеленных стенах, с восточно ярким орнаментом цветников, с прохладным журчанием воды в цементированном ложе оросительных канавок. Отсюда трасса ушла на окраину, к разбросанным строениям и пыльным пустырям. Жилые и промышленные кварталы отступили к западу, а на юге над городом обозначились легкие и воздушные очертания горных цепей. Печальной полосой прошло мимо кладбище — немой лес из невысоких глиняных столбов. Здесь похоронены жертвы землетрясения 1948 года — мужчины, женщины, старики, дети, не пережившие ночи с 5 на 6 октября. Среди зарослей низкорослого узловатого кустарника дорога бежит на восток, и с каждым километром, с каждой минутой вокруг становится все пустыннее.

Освещенные утренним солнцем, продолжают отступать на юг сиреневые вершины и сизые гребни горных цепей. По склонам медлительно плывет молочная дымка, и кажется — величественная громада поднялась и парит в воздухе. Зато с северной стороны небо совсем припало к земле. Там, за линией горизонта, лежат пески Каракумов.

Между мертвой пустыней и подножием первых отрогов Копет-Дага плавится на солнце начисто выжженная, раскаленная плита Гяурского плато. Давно миновала совсем короткая здесь весна с яркой зеленью трав и огоньками степных тюльпанов, и сейчас снова догола испепелена земля — серая, рыжая. Дико и голо. Твердь и небо. Пустота и плоскость.