Слабая женщина, склонная к меланхолии
Шрифт:
— Во дела, — проворчал Гонсалес недовольно, но из рук ее все-таки выпустил, опять растянулся на диване по диагонали и уставился в потолок. — Вы все прямо чокнулись с этим глазом. Боится она… Как будто больше нечего бояться… Командир, ты бы правда позвонила сама. Кому-нибудь. Хоть доктору этому вашему. А то трясешься вся — прямо смотреть невозможно.
— Нет, звонить тоже боюсь. Вдруг там… чужие.
— Ладно, будем ждать, — согласился Гонсалес. — Ух, командир, ты бы знала, какое это тяжкое дело — ждать…
— Я знаю. — Ася оглянулась, увидела его лицо, неожиданно для себя протянула руку и погладила его по плечу. — Ничего, немножко осталось. Тугарин сказал —
Гонсалес перехватил ее руку, прижал к своей колючей щеке, насмешливо хмыкнул, но заговорил серьезно:
— Вы все тут какие-то доверчивые. В больнице все тебе верят, ты — им всем и майору, даже майор всем вам верит… Особенно — тебе. Ну, тебе — это понятно. А при посторонних-то зачем было так?.. При докторе этом. Да еще и при санитарке. Их спросят как следует — они и расколются. Чего им тебя прикрывать? Тем более — меня. Чужие люди.
— У нас чужих нет! — Ася выдернула свою руку из его руки, сердито помолчала, но все-таки решила объяснить то, чего он не понимал. — У нас нет посторонних. Случайных. Всех до одного нашел сам Плотников. И что значит «да еще и при санитарке»?! Да тетя Оля с каждым больным — как с собственным ребенком!.. А с лежачими нашими — как с собственной матерью… А баба Женя? А Светка? А Лариса Ивановна? А Люда? А Галина Владимировна? А Алексеев?.. Вы этого не понимаете, потому что раньше с таким не сталкивались. Просто поверить не можете, да? Многие не верят, пока сами своими не станут. Например, Надя… то есть Надежда Даниловна у нас уже почти год работает. Недавно мне призналась, что только-только перестала ждать какой-нибудь неприятности. Подвоха какого-нибудь. Она даже сказала: подставы. Надя раньше в районной поликлинике работала, а там было… плохо. Там все друг другу чужие были. Какие-то скандалы все время, выяснения отношений, докладные друг на друга писали. Она привыкла, думала, что везде так… Я работала в другой поликлинике, там такого ужаса не было. Но все равно много чужих. Таких, которым наплевать на остальных. И даже на собственных пациентов. А у нас чужих совсем нет. По-моему, Тугарин это сразу понял, когда мы стали по очереди рядом с вами дежурить. А вы не поняли. А ведь вы тоже наш…
— Ну да, ваш пациент, — с непонятной интонацией сказал Гонсалес. — Больной, не нарушайте режим! Сам Плотников операцию делал!.. А если бы не сам Плотников? А если бы глаз вообще ослеп? И не надо было бы по очереди рядом со мной дежурить. Результаты операции охранять. Потому что — сам Плотников! А я кто? Если бы — без глаза? Зэк. Под стражей.
— Под охраной, — тихо поправила Ася. — Это ведь разные вещи. Сторожат чужие, охраняют свои.
— Ладно, — помолчав, сказал Гонсалес. — Чего ты, в самом деле?.. Жив твой майор. Уже хорошо.
— Хорошо, — согласилась Ася. — Только он не мой майор. Он ваш майор. Он же вас охранял… Не понимаю, почему без оружия. Все с оружием, а он — нет… Как так можно?! В него стреляют, а он — голыми руками! Вот и ранили… Если бы у него был пистолет, он бы успел первым, он бы этих убийц всех сам перестрелял, они бы даже пискнуть не успели, не то что в него попасть!..
— Ой, перестань! — Гонсалес, кажется, даже развеселился почему-то. — Был у него пистолет, все у него было… Да это и не важно, подумаешь — пистолет! Он сам по себе оружие. Покруче любого пистолета. Только ему не надо было их убивать, ему они живые нужны были. Потому тебя и попросил меня спрятать. Чтобы руки себе развязать. Знал, что сам стрелять не будет, а они — будут. Пуля — дура, мало ли в кого попадет… Вот меня и прогнал. За себя не боялся —
он правда… умеет. К тому же он одного ждал. И не сегодня. Просто как-то все быстро завертелось… Похоже, тех кто-то предупредил.— Каких — тех?
— Чужих, — хмуро сказал Гонсалес. — Каких же еще… Слушай, да позвони ты в больницу. Хватит уже силу воли тренировать… Хоть что-нибудь узнаем наконец.
— Или чужие наконец узнают, где мы… Нет, нельзя звонить. Надо ждать.
И тут же в соседней комнате тихо тренькнул телефон. Тетя Фаина ответила, заговорила спокойным голосом. О чем — слышно не было, но голос был совсем спокойный. Ася осторожно перевела дыхание.
— Ну, ты, слабая женщина… — Гонсалес коротко рассмеялся, а потом вздохнул. — Руку-то выпусти. Пальцы мне чуть не сломала.
Ася только сейчас заметила, что действительно вцепилась в руку Гонсалесу мертвой хваткой. Впрочем, еще неизвестно, кто кому пальцы мог сломать — Гонсалес тоже сжимал ее ладонь железными пальцами изо всех сил. Ну, даже если в четверть силы — и то больше чем достаточно для членовредительства. Она потянула свою руку из его ладони и, напряженно прислушиваясь к голосу тети Фаины за стенкой, машинально пробормотала:
— Простите, больной, придется немножко потерпеть…
Гонсалес опять коротко рассмеялся, но ответил серьезно, даже несколько мрачно:
— Да это я потерплю. Не такое терпел.
А у нее терпение, похоже, уже кончилось. Совсем не слышно, о чем там с кем-то говорит тетя Фаина. Конечно, может быть, просто кто-нибудь из соседей позвонил, чтобы спросить, нельзя ли привести ребенка вот в такой день и вот на такое время… Но тетя Фаина могла бы уж, наконец, догадаться, что они тут… волнуются. Кой черт — волнуются! Лично Ася просто сходит с ума от страха. Боится дышать и шевелиться. И думать ни о чем не может, кроме мутного холода…
Стараясь не думать о мутном холоде в солнечном сплетении, она поднялась и шагнула к двери. И тут же в эту дверь вошла тетя Фаина с телефонной трубкой возле уха, договаривая спокойным голосом:
— А вот завтра огород будем копать, так что помощники нам очень даже нужны. Ты огород копал когда-нибудь?.. Во, наверное, и шеф твой забыл когда… Пусть приезжает со Светкой с утречка. Да нет никакой необходимости, только если сам захочет… А репортаж с операционного стола ты прямо сейчас коллеге изложи. Передаю трубку.
— Ты откуда? — тревожно спросила Ася.
— Да не беспокойся, от лаборантов я, — ответил Атексеев. — Тут ни единой души. А дверь от лоров открыта. Вот я и это… на всякий случай. Майор предупредил, чтобы со своих тебе не по делу не трезвонили.
— Ну, тогда давай по делу, — поторопила она. — Что так долго молчали все? И майор не звонит. Или первыми приехали… не те?
— Погоди, я так быстро не могу… — Алексеев виновато повздыхал и объяснил: — Пять минут назад только уперлись. Кто бы тебе откуда позвонил? Тем более что майор предупредил… Нет, давай я лучше все по порядку, а то забуду что-нибудь.
Алексеев стал рассказывать. В любом другом случае Ася уже пять раз перебила бы его: «Только по существу». Алексеевские рассказы всегда изобиловали мельчайшими деталями, подробнейшими описаниями, неожиданными ассоциациями и попутными комментариями, и, не перебивая, его мог слушать только Плотников. Сейчас Ася тоже слушала не перебивая и тихо радовалась, что Алексеев такой внимательный, такой наблюдательный и такой объективный. Только говорит очень медленно. Зануда. Зато картина в его изложении получалась такой четкой, будто Ася сама была свидетелем происходящего. И даже — участником…