Слабо не влюбиться?

На секунду, буквально на секунду в лице Артёма отражается граничащая с безумием ярость, но потом она быстро гаснет, уступая место маске равнодушия.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, как-то оправдаться или, по крайней мере, сгладить неловкий момент, но не успеваю вымолвить и слова. С оглушающим грохотом дверь захлопывается, заставляя мне испуганно вздрогнуть.

Я тихо выругиваюсь, направляясь на выход, а вслед мне прилетает насмешливое:

– Ну куда ты, Василис? Неужели за ним? Ты ведь добилась, чего хотела. Просто наслаждайся результатом.

Получается, Демид знал. Знал, что я его использую и, соответственно, тоже пользовался мной. Обоюдная выгода в действии.

– Ты тоже добился своего, – бросаю через плечо холодно. – Поэтому теперь оставь меня в покое.

Вылетаю в коридор и озираюсь по сторонам. Широкоплечая фигура Соколова скрывается за поворотом, и я тут же припускаю за ним. Однако тень, мелькнувшая где-то справа, вынуждает меня притормозить и повернуть голову.

Взгляд упирается в прислонившуюся к стене Диану. На ней лица нет. Печальная, зареванная, с прилипшими к щекам волосами – она лишь отдаленно напоминает блистательную красавицу, которую я знала.

Заметив меня, Орлова шмыгает носом и тут же отводит глаза, делая вид, что мы с ней незнакомы. А затем и вовсе отлипает от стены и нетвердой походкой направляется к дверям, ведущим на улицу. Совсем не в ту сторону, куда пошел Соколов.

Что здесь происходит? Почему она плачет? Они с Артёмом поссорились?

Голову распирает от вопросов, а ответов как не было, так и нет. Именно поэтому я отрываю взор от удаляющейся спины Дианы и вновь устремляюсь туда, где минуту назад мелькнула макушка Соколова.

Миную длинный витиеватый коридор и растерянно развожу руками: друга нигде нет. Куда он мог запропаститься? Ничего не понимаю. Вернувшись немного назад, толкаю дверь уборной и снова вздрагиваю от неожиданности – я нашла его.

Соколов стоит, наклонившись над широкой мраморной раковиной и уперев ладони в ее края. Тугая струя текущей из крана воды бьет в темный камень, разбиваясь об него и брызгами оседая на манжетах Тёмкиной белой рубашки.

– Чего пришла? – голос парня звучит непривычно резко.

От недружелюбности его интонаций я теряюсь. Артём никогда не позволял столь откроенного пренебрежения в мой адрес.

– Я вообще-то не к тебе пришла, а в уборную, – говорю зачем-то, хотя это, само собой, неправда.

Соколов наконец поднимает голову, и его неприязненный взгляд острым лезвием проходится по моему лицу.

– Вась, я не пойму, ты что, реально трахалась с этим упырем? Вот так просто дала ему?

Его слова хлесткой пощечиной обжигают лицо. Бьют наотмашь. Без пощады. Вынуждая обескураженно хватать ртом воздух.

Как он может?!

Нет, правда, как он, черт возьми, смеет так со мной разговаривать?!

– Ну ты же трахаешься с кем ни попадя! – зло огрызаюсь я. – Почему мне нельзя?

Соколов расширяет глаза и раздраженно ведет подбородком в сторону. В его взгляде читается трехэтажный мат, который, судя по играющим желвакам, он вот-вот на меня обрушит.

– Ты… – Артём поджимает губы и плотно стискивает кулаки. – Ты просто дура, Солнцева. Честное слово!

Ярость вспыхивает во мне, словно облитый бензином хворост. Мгновенно и ослепляюще ярко.

– Кто ты такой, чтобы меня осуждать? – перехожу на ультразвук. – Мои решения тебя не касаются!

– Не касаются?! – он цепляется за эту фразу, как за оружие. – То есть слезливая песня, которую ты сегодня исполняла, не имеет ко мне никакого отношения?!

Поверить не могу. Он понял. С самого начала понял, что я посвятила свое выступление ему, и никак не отреагировал! Совсем никак! Даже слова доброго пожалел!

Какой же Соколов все-таки придурок! Будь проклят день, когда я встретила его!

– Абсолютно никакого! – вздергиваю подбородок повыше и до крови кусаю щеку с внутренней стороны, чтобы не разреветься. – Не знаю, что ты там себе напридумывал!

Смотрю в синие, искрящиеся молниями глаза и понимаю, что мы с Соколовым на безумной скорости летим к обрыву.

Я его теряю. А он уже потерял меня.

– Вот, значит, как? – Артём шагает ко мне и угрожающе понижает голос. – Напридумывал?

Сейчас он недопустимо близко, и это причиняет невыносимую боль. Практически лоб в лоб, не разрывая напряженного зрительного контакта.

В глазах темнеет, пока я не вспоминаю о необходимости дышать. Измученное сердце рвется на куски, насилуя тесную клеть ребер.

– Да, – выдаю хрипло. – И вообще, с каких пор тебя волнует моя личная жизнь, Соколов?

Лицо Артёма дергается, словно от внезапного тика. На мгновенье мне чудится, что он меня ударит. Вот прям размахнется и залепит оплеуху со всей дури. Так много ядовитого гнева в его безумном взгляде.

– Да меня и не волнует, – высекает с насмешкой. – Просто решил по-дружески посочувствовать. Девственность, он ведь как ваучер – дается один раз. Кто-то ее продает, кто-то выгодно вкладывает, ну а кто-то, – его брови многозначительно взлетают вверх, – просто тупо теряет не с тем человеком.

Лучше б и правда ударил.

– Ну, надеюсь, у тебя все случилось с тем человеком, – я уже не могу сдерживать слез, они горячими ручейками бегут по щекам. – И по большой любви.

Срываюсь с места и, не обращая внимания на Тёмкины оклики, несусь прочь. Душа трещит по швам, а перед глазами бликуют вспышки. Концентрация боли и горечи растет во мне с безумной скоростью. Наверное я, не выдержу. Умру прямо здесь. Разобьюсь на тысячи звенящих осколков.

Вылетаю на улицу и делаю глубокий спотыкающийся об рыдания вдох. Прохладный воздух ни черта не освежает. Наоборот, я словно уксуса глотнула – в груди такой пожар, такое адское испепеляющее месиво, что мне хочется разодрать свою грудную клетку и засунуть туда льда. Чтобы хоть как-то успокоиться. Чтобы остыть.

Нет, стоять на месте не вариант. Когда стою, махина личной трагедии обваливается мне прямо на голову. Бьет по темени, вызывая тошноту. Надо бежать. Бежать как можно скорее. Кто знает, может, получится хоть на время оторваться от преследующих меня терзаний?