Слабое место жесткого диска

Если я правильно понимал происходящее, в вишневой «девятке» сидели трое – Михаил Наумов и Анатолий Пегий. А вместе с ними – силком взятая Валентина Крупская.

Кто-то из девок работал на Огородникова, а может, их просто смогли проследить – и сейчас на моей даче грозили развернуться массовые боевые действия… или дипломатические переговоры шантажистов и Огородникова.

Скорее всего, парочка авантюристов придумала классный финт – выдать Огородникову Валентину, обвинив ее в собственных грехах; тем более что подозрение босса уже на ней, а люди часто слышат и видят только то, что хотят, так что это будет несложно.

Но вряд ли Огородников приедет на назначенное место в одиночестве, и даже вряд ли просто с охраной. Он захочет перебить всех свидетелей своего краха, уничтожить компрометирующие перед законом документы. Поэтому, скорее всего, организует что-то типа штурма дачи, невзирая на жертвы и разрушения.

Мне нужно быть готовым и к этому…

Внешне дача выглядела безлюдной. Только сразу же можно было разглядеть притаившуюся за кустами машину похитителей.

Попрощавшись с подбросившим до места водителем, я обождал, пока он уедет, и, пригнувшись и приведя пистолет в боевое состояние, пошел в обход сада, собираясь перелезть через забор и успеть предупредить массовое уничтожение свидетелей до того, как начнется «дипломатическая» встреча.

Так оно и получилось – легко преодолев хилый забор и пообещав поставить свечку своей лени, которая помешала мне этим летом улучшить его до состояния непролезаемости, я крадучись подошел к заднему окну, обычно прикрытому занавеской изнутри.

Так оно было и на сей раз; я прильнул к окну и стал пытаться разглядеть, есть ли в комнате кто-нибудь.

Кажется, меня никто не ждал, причем я знал, как пролезть в это окно, и не раз опробовал на практике, когда забывал или терял по природной рассеянности ключ от входной двери.

У этой оконной рамы одна хитрость – стекло закреплялось гвоздиками снаружи. Поэтому, если их отогнуть или выдернуть, оно просто вынималось и сквозь образовывающуюся дыру можно было с успехом пролезть, если снять крутку.

Что я и сделал, завернув стекло в снятую одежду.

Никто не услышал моего вторжения, и никто не отреагировал на него – потому что, как выяснилось (сразу же по прослушиванию), все семеро, находящиеся на втором этаже моей дачи, в маленьком «зале», были заняты весьма интересным делом.

Я снял обувь и на цыпочках поднялся до безопасного места, предварительно осмотрев первый этаж.

Вещи приехавших аккуратно лежали на своих местах, на столе виднелись остатки неубранного обеда, а тем временем наверху шел разговор.

– …И ты скажешь, сука, кто еще принимал в этом участие! – Голос Катечки был искажен до неузнаваемости ненавистью и злостью, пропитавшими его; казалось, сейчас она вцепится в горло той, кому задавала вопрос.

– Я уже ответила, что никакого отношения к смерти твоих родственников не имею. – Голос «Наташи», наоборот, был подчеркнуто спокоен и холоден, как будто пленницей была не она, а сама Катерина. – Если вы развяжете меня и перестанете так себя вести, мы сможем продолжить наш разговор в более конструктивном и верном ключе.

«Бедная Валентина Павловна, она и вправду считает, что с любым человеком можно вести цивилизованную беседу», – вздрогнув при звуке удара, подумал я.

Валентина вскрикнула, потом негромко застонала. Наступила тишина.

– Ты потише, что ли, – посоветовал незнакомый мужской голос, скорее всего принадлежащий Мише Наумову. – Так ты от нее ничего не добьешься. Я ее знаю, она баба упрямая.

– Не выхрюкивайся, – в бешенстве ответила Катечка. – Она мне все расскажет!

Тут в моем сознании забрезжило смутное воспоминание, догадка – и я вспомнил один из ярких фактов в биографии Мадам Наташи – ее косвенная (или прямая, хоть и не доказанная) причастность к убийству семьи Козорезовых, которые не хотели уезжать с выбранной земли…

Теперь многое становилось понятным… но не все.

– Она потеряла сознание, – коротко просветила всех Ирина, и в голосе ее было показное безразличие.

– Очнется, – уверенно ответила Катя. – Марин, сходи за водой.

Марина начала спускаться, я подался назад и, неуклюже спрыгнув с лестницы, спрятался за дверью, ведущей в кухню; Марина вскрикнула от неожиданного звука падения и объяснила:

– Там кто-то есть!

В эту секунду в дверь громко долбанули, забыв о звонке, и тут же распахнули ее вторым ударом ноги; это произошло совсем рядом со мной, так как вход в дачу и находился рядом с дверью на кухню. Угроза мгновенного раскрытия матерого дачного резидента Мареева заставила меня вжаться в висящие за дверью пару фартуков и полотенец; в щелку я, однако, пытался наблюдать, уподобляясь пошлым суперагентам американских боевиков, – и там увидел потрясающую картину: некто серьезных размеров, в камуфляже и с автоматом наперевес, рвался вперед и наверх, мельком оглядев кухню. Лицо его поразительно напоминало некоего Матвея Гановера по прозвищу Хлыщ, фотография которого лежала у меня в кармане. За ним следовали еще двое почти таких же, но незнакомых.

Они также рванулись наверх, и в общей суматохе криков и даже пары предупредительных выстрелов голоса Гановера и его парней звучали голосами победителей.

– Сидеть всем! – рявкнули сверху, скорее всего, это и был сам Хлыщ.

– Пристрелю, как собаку! – прикрикнул он на кого-то, кто, очевидно, попытался незаметно двинуться.

Наступила тишина, нарушаемая только шорохом ткани и звуками шагов – пара молодчиков, очевидно, обыскивала комнату, выясняя, не притаился ли кто незамеченным.

– Вот это сюрприз! – зычным голосом воскликнул тарасовский богатырь Матвей, кого-то вытаскивая из второй, маленькой комнаты. – Вот не ожидали! – И крикнул вниз, буквально оглушив меня своим голосом: – Петр Аркадьевич! Можно!

Снова наступило молчание, ничем не прерываемое.

Затем послышались негромкие шаги, и я, снова прильнув к своей щели, узрел Огородникова-старшего собственной персоной, одетого в черный шикарный костюм-тройку. Он внимательно осмотрел кухню, вытягивая шею, затем начал подниматься по лестнице.

Гадая, кого они там не ожидали встретить, я тут же получил на это ответ.

– Ну, здравствуй, Андрюша, – с видимым сожалением в голосе бросил Петр Аркадьевич, и мне представилось, как он покачивает большой круглой головой и как презрительная улыбка искривила его губы. – Не ждал, не ждал. До последнего момента сомневался.

– Вы неправильно истолковали, Петр Аркадьевич, – заюлил Андрей Курилов, и в голосе его слышался неподдельный страх.

– Конечно, правильно, – усмехнулся Огородников, – чего уж тут истолковывать… Я только не могу понять, как ты осмелился сюда вернуться.

– Я тебе могу объяснить, – голос у Валентины был весьма слабый.

– Да, отделали тебя, бедняжку, – вздохнул Огородников. – За что так?

– Неважно, – ответила Валентина, – но Курилов прав. Ты действительно не так все истолковываешь.

– Ну, так просвети меня. У нас есть время. – Кто-то пододвинул ему мой много раз починенный стул (он там был единственный, кроме старого дивана), и генеральный директор тарасовской страховой компании «Тарасов-Айнэ» сел.

Я гадал, сколько времени прошло с момента моего последнего звонка по сотовому телефону. Память услужливо подсказывала – не больше десяти минут. А если честно – минут восемь. Так что ждать помощи предстояло еще долго.