Глава 1 Проданная семьей

— Мама! Не делай этого, прошу, мама! — я надрывно кричала, вцепившись в мамину руку, хотя меня уже почти оттащили.

— Да отпусти ты меня! Ора, пути назад тебе в любом случае нет. Как и выбора у нас. Прими свою долю с достоинством и смирением, хоть раз! — моя мама была ниже меня на голову, куда менее крепкая, и сама не могла избавиться от моей хватки.

А я не верила, просто не верила, что это на самом деле происходит со мной. Как мудрые воды могли допустить такую несправедливость? Я слышала, конечно, что некоторые особо бедные семьи на архипелаге добровольно уходили в рабство, но ни разу не слышала, чтобы продавали своих детей.

Впрочем, вполне возможно, что настолько постыдные детали скрывались от остальных. На самом архипелаге рабов не продавали и не держали, и сама идея казалась мне безумной.

— Я слышала, что на Севере женщины крупнее, возможно, на тебя, наконец, обратит внимание мужчина, Ора! — недовольно продолжила мама. — Отпусти я сказала!

Но я не отпускала, держась до последнего, чувствуя, как сердце безумно колотится и заглушает все остальные звуки. Ладонь вспотела, скользила, но я не отпускала, держалась так крепко, что у мамы, наверное, останутся синяки.

— Да отпусти ты! — зло сказала мама, которую я уже почти не видела за пеленой слёз. — Мы так решили, всё равно у тебя здесь будущего нет!

Значит, можно просто продать меня?

— Что за задержки! — голос работорговца я почти не слышала за собственными мольбами к маме. — Мы вам всё уже оплатили, отпустите девушку.

— Она сама держит меня! — мама недовольно трясла рукой. — Помогите!

— Не рыдай, девка, скоро всё стерпится, уляжется, — мужчина в пушистой шапке подошёл к нам и по одному пальцу начал убирать мою руку. — Сильная какая!

Один скользкий от пота палец, потом второй — пока я изо всех сил держалась за маму.

— Да не рыдай, сказал. Мы ещё не самые худшие, рабов не бьём. А вот попала бы к Ишару — и житья за такое поведение бы не было.

Третий палец… четвёртый.

Работорговцу не пришлось помогать с моим мизинцем — мама, наконец, смогла сама освободить руку из моего захвата, и видимое облегчение на её лице навсегда отпечаталось в моей памяти.

— Мама… — прохрипела я. Никогда в жизни я так не рыдала, никогда. Как будто меня резало изнутри.

Но она даже не посмотрела на меня в последний раз, тут же разворачиваясь в сторону дороги до дома. Дома, в который я никогда уже не вернусь, а ведь только с утра мне казалось что у меня вся жизнь впереди.

— Вы осторожнее с ней, она драчлива и упряма, и вон какого размера, — донёсся до меня её голос.

— Ничего, такие становятся лучшими рабынями.

Дверь захлопнулась с шумом, оставив только маленькое окошко, через которое проникал вечерний свет. Я сидела именно около окошка — возможно, из-за того, что была крупнее всех остальных рабынь, и они боялись меня. А мужчины, которых оказалось только двое, и вовсе стыдливо сидели в углу.

Я не переставала плакать следующие два часа, потирая кандалы на руках и ногах, наблюдая за пейзажем за окном. А ведь я когда-то мечтала путешествовать, мечтала найти достойного, сильного мужчину вне архипелага — того, кого не смутит мой размер, семь сестёр и брат, все живущие в одной комнате.

За крошечным окошком виднелся серо-синий, выцветший от ветров берег — камни, гладкие, как кости, отшлифованные веками приливов. Они казались мёртвыми, как и всё вокруг. Над водой вились клочья тумана, точно порванные паруса, оставленные на волю штормов. Где-то далеко, почти на границе горизонта, виднелась тень острова — один из тех, где никогда не строят дома, потому что почва там мёртвая, в отличие от деревни, где выросла я. Громко и отчаянно кричали кружащие чайки, а багровый свет заката отражался в лужах между валунами.

— Как ты так, дочка, — с жалостью в голосе произнесла старенькая, совсем седая женщина, сидящая слева от меня. — Сколько лет тебе?

— Восемнадцать… Ещё год — и они не смогли бы… — я всхлипнула, не веря, что не дождалась своей церемонии вступления в возраст.

Я ведь ждала, надеялась, что в тот день кто-то придёт и попросит моей руки — может быть, тот, кто украдкой наблюдал за мной, любовался издалека.

Какая глупость!

Я почти на голову возвышалась над всеми женщинами архипелага и на полголовы — над мужчинами, в деревне, где ценятся хрупкие и нежные девушки. И сколько бы мама ни заматывала мои ноги, пытаясь сделать их меньше, сколько бы ни стягивала грудь и рёбра, сколько бы ни ограничивала в еде — я всё равно росла быстрее и становилась сильнее, чем мои семеро сестёр и единственный брат, вокруг которого всегда вертелось всё внимание.

— Восемь девок, — грязно и пьяно ругался отец. — Восемь девок! Где мы им мужей найдём?! У нас и так в деревне мужчин не хватает!

Конечно, не хватает… иначе почему моя мать — такая работящая и хозяйственная — всё ещё остаётся с отцом, который начинает пить с восходом солнца, чтобы опохмелиться? Даже соседки отзываются о нём с отвращением, но мама каждый раз только вздыхает: «Лучше такой, чем никакой».

А я мечтала о другом.

Теперь любые мечты можно было выбросить. Чёрная, грубая повозка работорговцев везла меня в незнакомые земли, и думать о каком-либо счастливом будущем не приходилось.

— Вы знаете, куда нас везут?

— Либо в Ментис, либо в Илизитскую империю, — услужливо ответила старушка, тоже бросив взгляд на потемневшее небо за единственным окном. Она явно разбиралась в местности куда лучше остальных. — Но сперва нас доставят лодками в Айзенвейл, а уже потом — по земле.

Айзенвейл…

Я слышала об этом месте — слышала о жестоком рабстве, о бесконечных клановых войнах. Нас, жителей архипелага, давно уже приучили держаться подальше от тех земель.

— Так значит, нас не в Айзенвейл везут продавать?

— Нет, но в Айзенвейле тихонько наберут и других рабов. На Севере многое изменилось… У них теперь новый король, говорят, он сам раньше был рабом и не жалует рабство. Много всякого про него рассказывают — будто и магией древних владеет… но я не верю во все эти байки, — она махнула рукой, а потом устало откинулась к стене. — Хотя, может, тебе туда и было бы лучше — ты вон какая высокая.

— Почему?

— Мужчины в Айзенвейле… любят сильных женщин.

Глава 2 Путешествие в Айзенвейл

Условия на лодке были почти невыносимыми, и потому, оказавшись на твердой поверхности, многие были готовы целовать землю. Нас держали в трюме, в самом низу, не снимая кандалов, и моя голова почти постоянно находилась у чьих-то вонючих ног.

Но запах — последняя из проблем, которая должна была меня волновать.

Мы пересекали глубокие воды, которые старушка Бринья называла Неспокойным Проливом, когда половине рабов, находившихся в трюме, стало плохо. Возможно, наверху ситуация была не лучше, но между нами было огромное различие.