Слабость силы: Аналитика закрытых элитных игр и ее концептуальные основания

И тогда обвинитель не ученый, а инквизитор. Обвиняемый не нарушитель и даже не злодей, а дьявол. А критик аргументов инквизитора – конечно же, адвокат дьявола.

Вы хотите жить и работать в условиях такого подхода, ставшего новой нормой? Я не хочу. И не я один. И поскольку я один норму отстоять не могу, а я хочу ее отстоять, то я буду собирать на эту борьбу всех, кто понимает цену вопроса. А их немало. И в этом смысл подобных «разборов чужих полетов». Желающий задаться вопросом: «К чему он клонит?» – будет разочарован. Ни к чему конкретному я не клоню. Ниже возникнут частные сюжеты. Но не они побуждают меня к обсуждению общей темы аргументации.

Мне сама эта общая тема кажется настолько злободневной, что я просто не понимаю, почему надо к чему-то клонить?

Ведь мы десять раз на дню сталкиваемся с аргументационной патологией. Мы привыкаем к ней. Мы в XXI веке вполне сживаемся с какой-то (пусть пока необязательной) инквизицией. Нам казалось, что это ушло в прошлое. Но это никогда в прошлом не играло той роли, которую играет сейчас. Абсолютная размытость правовых норм, беспредел информационного шабаша, порождаемого Интернетом, особый климат в России, при котором издания, называющиеся «Компромат.ру», – это высший писк нравственной моды... Вам всего этого недостаточно, чтобы начать обсуждение?

Я понимаю, что интернет-эпоха, что информационная эра, что все открыто. Что в этом смысле почти все позволено и практически ненаказуемо. Я понимаю, что мы живем в эпоху фактического триумфа анонимок. Что раньше эти анонимки хотя бы презирались, а сейчас патетически принимаются к сведению.

Таков мир, в котором мы живем.

Я с этим согласен. Но я обязан к этому добавить, что в этом мире живем мы! Наша пластичность не может быть абсолютной. Иначе мы не люди, а черви, ползающие в интернетном дерьме.

А что такое отсутствие абсолютной пластичности? Это наличие упругости. А что такое упругость в таких делах, которые я рассматриваю? Это рефлексивность. Это понимание того, в чем состоит игра и к чему приводит согласие с ее правилами. Если вы согласились с правилами, по которым ответом на критику аргументов может быть обсуждение личности критикуемого, то это значит, что вы уже проиграли. Потому что тем самым вам уже навязана роль.

Вы адвокат дьявола. Тот, кто вам эту роль навязал, обвинитель дьявола. Там, где фигурирует императив дьявола, нет места разуму. Аргументы не имеют решающего значения. Ведь публике (если она стая интернет-зевак, а не сообщество, живущее в нормативной среде) нужен дьявол.

Легче всего эту публику огульно осудить. И она заслуживает этого. Но осуждения тут недостаточно. В каком-то смысле, публика права. Потеряв разум, она обрела инстинкт. А инстинкт подсказывает ей, что в происходящем фигурирует Нечто наподобие дьявола. Если вы потеряли способность говорить с человеческим сообществом на языке разума, если вы не можете на этом языке раскрыть действительное содержание этого Нечто – готовьтесь к «аргументации от дьявола». Потому что пустота чем-то будет заполнена.

Любая победа политического мракобесия коренится в мракобесии интеллектуальном. А интеллектуальное мракобесие питается нарастающей невнятностью мыслительных процедур, нарастающей дистрофией мысли вообще.

При этом слишком многим кажется, что они мыслят. Но в действительности они уже только говорят. Бойко сочетаемые слова – это среда для любых манипуляций. Интеллигенция, которая потеряла логический инстинкт и способность отличать мысль, выраженную в речи, от речи как таковой, неизбежно станет пластилином в руках всех тех, кто считает, вслед за известным историческим персонажем, что «язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли».

Иногда интеллигенция (а точнее, то, что от нее осталось в российском обществе) чувствует, что ее водят за нос. Но она уже не может разобрать, как это делается. Где первая подмена, где вторая, как трансформируются процедуры, схемы мышления, язык, пространства мысли и прочее.

Сами эти средства мышления (процедуры, схемы, языки, пространства) становятся какой-то высшей и утомительной математикой. С одной стороны, наступает время, когда без этого «ни тпру ни ну». С другой стороны, с ростом объективной необходимости во всем этом нарастает субъективное желание отправить «все это» куда подальше.

Такой разрыв вытекает из социального регресса как всеобъемлющей характеристики нашей действительности. Постмодернисты объясняют уставшим от сложности людям, что этой сложности они все равно осилить не могут. Что разум – это очень трудный и утомительный кумир, которого надо низвергнуть.

Вы хотите с этой тенденцией бороться? Или вы перед ней капитулируете? Если хотите бороться, то вам придется нащупывать подмены процедур, схем, типов языка, операциональных пространств. Еще вчера это было высоколобой заумью. Сегодня, в условиях такого нарастания количества и качества информации, в условиях таких подмен, таких манипулятивных гримас, – это единственное, что может сделать вас хоть отчасти хозяином ситуации, а не ее рабом.

А раз так, то давайте все-таки разбираться.

С чем? Например, с такой, казалось бы, абстрактной вещью, как парадигмальная (иначе – культурная) обусловленность процедуры аргументации.

Одно дело – вы живете в обществе, где дьявол – это признанная реальность. Тогда религиозный суд (такие суды существуют и в современном мире) обязан принять к рассмотрению заявление, в котором о таком-то говорится, что он пособник дьявола. Этот суд обязан использовать определенную матрицу доказательств. Пахнет серой или не пахнет? В религиозной (культурной или парадигмальной) системе это серьезный вопрос.

А если вы живете в светском обществе, то точно известно, что дьявола нет. И никакой суд заявления такого рода не примет. А, напротив, вызовет психиатра.

Это простой пример. Но даже его не всегда удается пропихнуть в сознание. А ведь возможны усложнения.

Предположим, что обвиняемый характеризуется не как дьявол, а как негодяй и бандит.

Опять же, эта характеристика по-разному воспримется в разных обществах. В сущности, вся система классического западного права была построена для того, чтобы разделить понятия «негодяй» и «бандит». Классический западный судья будет останавливать любого обвинителя, который с территории правового обвинения («бандит») станет передвигаться на территорию морального обвинения («негодяй»). А обвинитель все время будет сдвигаться в эту сторону.

Потому что суд присяжных. И присяжные, пусть они и западные люди, все равно не до конца модернизированные. И очень падкие на нравственные аргументы («если негодяи, то, скорее всего, бандит»). Но судья в зрелом правовом обществе может очень сильно наказать адвоката, который так воздействует на присяжных. Как минимум, он может остановить его избыточные сентенции: «Это не имеет отношения к делу». Как максимум, он может апеллировать к гораздо более жестким формам воздействия на адвоката. То есть, помимо культурных сдерживаний (в самой культуре очень четко проартикулирована разница между моральным и правовым), есть еще и институциональные сдерживания. Инстанция – судья. Сдерживание – процедура, апелляция к корпорации... Мало ли еще что.