Сладкая боль

Кто-то устроил разгром намеренно. Этот человек был в диком бешенстве.

Я пробегаю по остальным комнатам первого этажа, ища признаков взлома, но все нетронуто, вещи на местах, двери надежно заперты. Я мчусь наверх и громко стучу к Анне.

— Анна, Анна, ты там?

— Тим?

Я открываю дверь. Она садится и отводит волосы с лица. Вид у нее недовольный.

— Что случилось?

— Кухня… — говорю я. Это слово, хоть и против моей воли, звучит резко, с упреком.

— В чем дело?

— Иди и посмотри.

Анна идет следом за мной. Увидев беспорядок, она шарахается и захлопывает рот ладонью.

— О Господи.

— Что такое?

Она смотрит на меня, потом на грязь и осколки, качает головой и начинает плакать.

— Не знаю. Понятия не имею…

Я ей почти верю. Анна как будто искренне удивлена и напугана, и нетрудно представить, что кто-то вломился в дом и разгромил кухню. Маньяк с топором или просто обдолбанный псих. Но нет никаких признаков насильственного вторжения — ни разбитых окон, ни вскрытых дверей.

— Я не виновата, — настойчиво говорит Анна.

— Тогда кто же? — тихо спрашиваю я и отворачиваюсь, чтобы она не заметила в моих глазах сомнение.

19

Беда в том, что она не помнит.

Воспоминания о прошлой ночи сливаются, но Анна точно знает, что была расстроена и полна страха, отчаяния, досады, ненависти к себе.

День начался скверно. Она спала допоздна и встала около полудня, чувствуя себя больной и усталой. Анна страшно тосковала, намного сильнее обычного, она была на грани слез. Девушка поднялась на чердак с кружкой чаю, села в большое старое кресло, которое принадлежало отцу, и дала себе волю. Она плакала, пока не заболели глаза и голова.

Днем, когда Тим ушел на работу, она заперла чердак, спустилась на кухню и полезла в холодильник. Молоко, сыр, яйца, ветчина, полупустая бутылка колы. В кладовке нашлась буханка вчерашнего хлеба. Тим исправно пополнял домашние припасы. Но Анну не привлекали ни сандвич, ни яичница. Она мечтала о большой миске супа и свежем хрустящем хлебе.

Чем дольше она рисовала себе суп, тем сильней становился соблазн. Анна не просто хотела супа — она буквально жить без него не могла. Ведь это вполне разумное желание, так почему бы и нет?

Анна нашла кошелек и обулась. Она решила, что сходит в магазин — выйдет за калитку, повернет за угол и доберется до супермаркета. Ничего сложного.

Девушка закрыла за собой дверь и зашагала по дорожке к калитке. Если идти быстро и не задумываясь, она благополучно справится. Не заплачет, не свалится безжизненным комком наземь, не окажется заложницей собственных страхов.

Она вышла за калитку и направилась в сторону Мэнли. Сначала Анна шла очень быстро и решительно, опустив голову, сосредоточившись исключительно на собственных ногах и стараясь не обращать внимания на черное облако страха, которое сгущалось в сознании, заполняя все свободные места. Но с каждым шагом становилось труднее дышать. Сердце начало бешено колотиться, руки вспотели и задрожали.

Анна почувствовала, как в животе стянулся узел. Сердце буквально рвалось вон из груди. Она в панике огляделась, боясь, как бы кто-нибудь не обратил на нее внимание. Если бы сейчас прохожие предложили ей помощь или спросили, в чем дело, она бы не сумела ответить. Анна бы умерла от унижения, попадись она со своей проблемой на глаза чужим.

Она подняла лицо к небу и крепко зажмурилась, борясь со слезами. Сквозь сомкнутые веки, покрытые алой сеточкой сосудов, девушка видела слабый лучик света, который пробивался из-за туч. Вечер такой приятный, бояться совершенно нечего… Анна попыталась вздохнуть. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Не помогло. Тело и разум реагировали на простую прогулку так, как будто она убегала от голодного льва. Девушка чувствовала себя жалкой, слабой, беспомощной. Наконец она повернулась и зашагала обратно, почти бегом преодолев последние десять метров до входной двери.

Оказавшись дома, Анна нашла таблетки, которые держала в кухонном шкафчике над холодильником. Она проглотила сразу четыре, запив глотком колы из холодильника. Ярлычок гласил, что нужно принимать по одной, максимум по две, но сейчас Анна мечтала, чтобы в мозгу поскорее возник приятный туман. Она желала сладкого забвения. Анна закрыла холодильник, прижалась к нему спиной, сползла на пол и громко зарыдала, закрыв лицо руками.

Когда затекли ноги, она поднялась. Таблетки немного ее успокоили, но Анна желала большего. Она нашла на верхней полке водку и отхлебнула прямо из бутылки. Жидкость обожгла горло, заставила глотнуть воздуха. Анна сделала еще один большой глоток, потом другой.

Она сначала шагала по коридору туда-сюда, затем зашла в гостиную и включила телевизор, но не могла ни сидеть спокойно, ни сосредоточиться. На кухне девушка намазала кусок хлеба маслом, положила сверху сыра и ветчины, три раза торопливо откусила и выбросила остальное в ведро. В животе все переворачивалось, желудок не принимал еды. Шло время, и Анне становилось хуже, она чувствовала себя несчастной и злилась, пока наконец ее не охватило всепоглощающее чувство беспомощности и осознание собственной никчемности. Если она умрет, никто даже не заметит. Она никому не нужна, никем не любима.

Больше Анна ничего не помнила. В какой-то момент она поняла, что стоит в ванной, смотрит на себя в зеркало и плачет, пьяная от водки и от таблеток. «Я не виновата», — сказала она Тиму. Но, как только эти слова сорвались с ее губ, Анна поняла, что он не поверил. Тим отвернулся, пробормотал что-то уклончивое и невнятное и покраснел.

Он подумал, что она врет. Тиму стало стыдно за нее. Потому что он такой человек.

20

На уборку ушло не так много времени, как я думал. Мы смели осколки тарелок и битое стекло в толстый мусорный мешок, вымыли стол и стены. Анна принесла целую охапку бумажных полотенец, и мы ползали на карачках, вытирая полы.

Наконец-то кухня сверкает чистотой, а мы оба потные и усталые.

— Давай позавтракаем, — предлагаю я, падая на стул и впервые с самого начала уборки глядя на Анну. — Правда, еды никакой не осталось. И тарелок, кстати, тоже.

— Можно выпить кофе, — говорит она. — В шкафу есть еще несколько целых чашек.

Я варю кофе и сажусь напротив Анны. К моему удивлению, она плачет, хоть и пытается скрыть слезы. Смаргивает, отводит взгляд, подносит кружку к губам.

— Ты в порядке?

— Просто мне грустно, — отвечает Анна. — Очень грустно.

Прибрав со стола, я поднимаюсь к себе. Я устал от событий последних нескольких дней, от поздних отбоев и беспокойного сна, а потому падаю на кровать и закрываю глаза. Я представляю себе, как Анна разносит кухню, после чего пытаюсь изгнать из сознания получившийся образ: с безумным выражением лица и дикими глазами она в бешенстве бьет посуду. Анна кажется такой сдержанной и тихой, настолько лишенной жизненной энергии, что трудно вообразить в ней подобную пылкость. И само по себе это пугает. Может быть, у Анны есть скрытая сторона? Что-нибудь вроде раздвоения личности? Что если я живу в одном доме с сумасшедшей?