Сладкая любовь

Это будет нелегко, но я должна попытаться. Ненавижу видеть ее такой несчастной, и мне не нравится видеть обычно счастливого Макса таким грустным. Он раздражает меня, но не хочу, чтобы он был несчастен. Быть счастливым — это в его природе. Отнять у человека то, что является естественной реакцией — это жестоко. Так же сильно, как я хочу, чтобы Сиси была здорова, хочу, чтобы Макс был доволен.

Я выскальзываю из своей рабочей одежды и направляюсь в ванную, и как только включаю свет, наклоняюсь и шиплю на Тедвуда за долю секунды до того, как он добирается до меня. Он отпрыгивает в противоположном направлении, и я тихонько хихикаю. Он не такой уж плохой кот, как только узнаешь его. Немного задумчивый, конечно, но полный трус.

Как только опускаю одну ногу в теплые струи душа, в другую впиваются когти и зубы.

— Ублюдок! — Я трясу ногой, с Тедвудом на ней, в воздухе, и кричу: — Перестань быть засранцем, засранец!

Почему этот день еще не кончился? 

ГЛАВА 19

Елена

Как же здорово наконец принять душ. Мало того, что это довольно приятный способ смыть вонь, это еще и чертовски расслабляет. Я провожу добрых полчаса, позволяя горячему потоку воды, граничащему с кипятком смыть дневное разочарование. Какое-то время просто стою под струей воды и наслаждаюсь ощущением погруженности в свой маленький пузырь спокойствия.

Сегодня не день мытья волос, выключаю душ и выхожу. Широко открыв дверь в ванную, вытираюсь полотенцем, прежде чем надеть белую футболку и светло-голубые шортики. Как только собираюсь закрыть дверь, в кухне раздается громкий треск.

Подпрыгиваю, когда грохот отдается эхом в моих ушах, но быстро вздыхаю:

— Тедди. Чертов кот! — Я волочу ноги из ванной в коридор, дойдя до кухни, взвизгиваю, а потом пронзительно кричу. — Какого черты ты здесь делаешь?

Макс не поднимает глаз. Вместо этого заканчивает раскладывать стейк, картофель и салат по тарелкам.

— Не разговаривай со мной таким тоном, Кексик. Я, значит, весь день стою над раскаленной плитой, чтобы мы могли вместе поесть, а ты меня кидаешь. И когда я приношу тебе ужин после долгого рабочего дня, а ты говоришь таким тоном? — Он выпрямляется, потом говорит: — Ох, уж эти работающие девушки.

Его взгляд перемещается на меня, глаза расширяются, а затем скользят по моему телу. Я не уверена на сто процентов, но мне кажется, что он немного пускает слюни. Когда его ошеломленное выражение лица сменяется неторопливой улыбкой, на щеках вспыхивают ямочки.

— Я не ожидал шоу к ужину, — растягивает он слова.

И тут я вспоминаю, что стою в коридоре в нижнем белье. Даже не в моем хорошем нижнем белье, а в белье Елены-которая-спит-одна. Мне хочется разинуть рот, но сдерживаюсь. Вместо этого решаю вести себя хладнокровно. Сердце бешено колотится, я притворяюсь уравновешенной и бормочу:

— Пойду оденусь.

Макс усмехается еще шире, прижимая руку к груди:

— Пожалуйста, не одевайся из-за меня.

Я иду в свою комнату, ведя себя как можно более нормально, но съеживаюсь, когда он кричит из-за моей спины:

— Мне нравятся твои трусы. Обычно женщины такие не носят. Они как бы говорят: «Я крутая, и мне все равно, что вы думаете». Это здорово. Я имею в виду…

Я не могу сейчас выносить его бесконечную болтовню.

— Макс, заткнись! — кричу я.

Его раскатистый смех наполняет мою кухню, и хотя я могу умереть от смущения, мне нравится звук его безудержного веселья. Мои губы дергаются, когда понимаю, что он меня дразнил... и я попалась на это.

— Задница, — бормочу я себе под нос.

Быстро переодеваюсь в черные штаны для йоги, большую, свободную желтую футболку и присоединяюсь к нему на кухне. Он уже расставил тарелки и столовые приборы на противоположных сторонах моего маленького обеденного стола. Пахнет потрясающе, но мы будем сидеть так близко друг к другу, что наши колени соприкоснутся. Это кажется слишком интимным.

Моя любимая желтая ваза лежит в раковине, разбитая вдребезги, и я вспоминаю грохот, который слышала. Прищуриваюсь и смотрю на Макса. Его глаза мечутся из стороны в сторону, явно в панике.

— Кто-то ее разбил, — вдруг выпаливает он.

Я стою в футе от стола, и мое тело беспокойно дергается.

— Зачем ты это делаешь?

Он обходит барную стойку с двумя стаканами содовой и отвечает:

— Потому что ты мне нравишься, и я хочу, чтобы я нравился тебе.

Это утверждение что-то делает со мной. Мой желудок сжимается. Тепло расцветает в моем сердце.

Если бы ты только знал, как ты мне нравишься…

— Ты мне нравишься, — отвечаю я слабо и неубедительно.

Он останавливается на полушаге и ухмыляется:

— Нет. Пока нет, — он подмигивает мне, — но я работаю над этим.

О боже, ты не самый сообразительный парень, правда, Макс?

Он отодвигает мой стул и жестом приглашает сесть. Колеблюсь мгновение, прежде чем позволить ему помочь. Макс мягко, как джентльмен, пододвигает мне стул и садится напротив. Я опускаю взгляд на свою тарелку, а потом смотрю на него. Макс одаривает меня улыбкой, от которой у меня сами по себе опускаются трусики, и внезапная мысль проносится у меня в голове: «Я могла бы привыкнуть смотреть на эту улыбку».

Макс работает над тем, чтобы отрезать кусок стейка, и по тому, как быстро он это делает, я понимаю, что он мягкий словно масло. Макс подносит вилку ко рту, но держит ее в воздухе.

— Почему я снова тебе не нравлюсь?

Я преувеличенно долго вздыхаю. Разве мы не можем уже просто закрыть эту тему?

— Мы уже проходили через это, Макс. Ты мне нравишься.

Он улыбается, жует и глотает.

— Ты относишься ко мне не так, как к Нику, Эшу или Ловкачу. Ты относишься ко мне по-другому.

Это потому, что ты такой великолепный, что у меня буквально слезятся глаза.

Я ковыряюсь в еде и бормочу:

— Не замечала. Прости. — Отчаянно пытаясь сменить тему, я спрашиваю: — Где Сиси?

Макс тщательно пережевывает пищу. Когда он сглатывает, его глаза встречаются с моими. В них так много печали.

— Она у моей мамы, хотела переночевать там сегодня, а завтра хочет переночевать у Ника. На следующий день она скажет мне, что хочет снова остаться у мамы. Я просто... — Он беспомощно пожимает плечами.