Сладкий хлеб мачехи
Шрифт:
— Не знаю.
— Ну, хорошо…
Красиво развернувшись на высоченных каблуках, она медленно пошла к выходу. В дверях обернулась, озарила улыбкой, махнула ухоженной ручкой. Все в порядке, милый. Я не сержусь. Не обижаюсь. Я с тобой. Подруга дней твоих суровых. Голубка, только не дряхлая, упаси бог. Знаю, знаю тебя, милая голубка. Сейчас, пока мимо секретарши идешь, успеешь и голубиную кротость вместе с милой улыбкой спрятать, и зубы показать. На ней, на секретарше, как на первой попавшейся жертве, и оторвешься. Опять будет весь день зареванная ходить…
Он и предположить не мог, что секретаршу Машеньку на этот раз минует сия грустная судьбина. То есть Инга проскочит через
— Поднимайся, Кирилл, хватит дрыхнуть! На сегодня работа есть. Какая, какая… Та же самая! Да-а-а? Надоело тебе? А деньги от меня получать не надоело? Быстро, быстро давай! Он прямо сейчас намылился куда-то, так что у тебя не больше пятнадцати минут… Потом доложишь все в деталях, понял? Давай, шевели помидорами, братец! Иначе отсажу от кормушки. Все, пока, мне некогда…
Интерьер в кафе был так себе, плебейский. Не кафе, а забегаловка какая-то. Хорошо, хоть народу мало. Интересно, как она сейчас выглядит, его жена? Постарела, наверное. Десять лет — это плюс довольно критический для женской красоты. Огромный такой плюс. Ощутимый. Сколько ей сейчас? Тридцать восемь? Ну да, бальзаковский возраст…
В дверной проем важно вплыла полная блондинка, и Вадим, нервно затушив сигарету, впился в нее глазами. Даже на стуле привстал слегка. Нет, не она. Рука сама потянулась к сигаретной пачке, зажигалка послушно выдала блеклый огонек. Зачем он так много курит? Волнуется, что ли? Нет, а чего волноваться-то? Ну, попросила жена о встрече, он пришел. Отчего ж не прийти? Да и какая она ему жена? Всего лишь бывшая. Хотя по паспорту — самая настоящая, юридическая.
— Здравствуй, Вадим. Спасибо, что пришел.
Он вздрогнул, поперхнулся дымом, торопливо развернулся на стуле. Надо же, как это он ее проворонил?
— Ну, здравствуй, моя пропавшая жена… Спасибо, что нашла время для брошенного мужа.
— Вадим… Давай сразу договоримся, хорошо? Не надо нам вот этого. Я не отношения выяснять пришла, я ни в чем перед тобой не виновата. Перед Глебом — да, виновата, а перед тобой — нет. Мне просто поговорить надо. По делу. Можно, я сяду?
— Да… Садись, конечно…
Он протянул руку, приглашая ее сесть напротив. Жест получился картинный какой-то, барский немного. Она опустилась на стул так, будто присела на минутку, набегом. Смотрела на него хмуро. Нет, не рассматривала с любопытством, а будто собиралась с мыслями. А он, смешно сказать… Он волновался! Зачем-то снова затушил только-только прикуренную сигарету в пепельнице, слегка поерзал на стуле, попытался улыбнуться насмешливо-безмятежно. Ну-ну, мол, слушаю. И, странное дело, мысли об ощутимости десятилетней прибавки к женскому возрасту исчезли куда-то, будто и не было их вообще. Хотя, надо сказать, она выглядела именно так — десять лет плюсом. Да, повзрослела. Но неубедительно как-то. А если приглядеться повнимательнее, подольше, то вроде и нет этих десяти лет… Прическа другая, ни грамма косметики на лице… Зато глаза — те же! Грустные, с нежной обаятельной поволокой. И лоб, и губы, и выражение лица — беззащитное и в то же время чуть-чуть надменное. Нет, нисколько она не изменилась. Именно та самая Бася сидела перед ним сейчас, та самая!
— Доброе утро… Что будете заказывать? — ласково пропел над ухом голосок официантки. И он снова вздрогнул, ругнув сам себя за дурацкую нервозность.
Нет, чего это он так нервничает, в самом деле? Хотя и хорошо, что официантка именно сейчас подошла. По крайней мере, паузу неловкую расшевелила.
— Ты что-нибудь
будешь? — деловито повернулся он к Басе.— Буду. Мне минералку, пожалуйста. Без газа.
— Да, принесите нам воды… Ну, и еще чего-нибудь… Кофе, пирожные, фрукты…
— Вам два кофе?
— Ну, давайте два…
Официантка, черкнув что-то в блокнотике, удалилась, и снова повисла меж ними неловкость, сокрытая в его полуулыбке, в ее хмурости.
— Хм… Честное слово, я потерялся даже. Ты меня врасплох застала своим звонком. А знаешь, ты мне приснилась третьего дня… Нет, правда! Ты все бежала, бежала куда-то, а я тебя догонял…
— Ну и как? Догнал?
— Что?
— Ну, догнал ты меня там, во сне?
— А… Нет, не помню… А ты другая стала, милая девочка Бася… И голос другой, и манеры…
— Постарела, да?
— Нет, я не это хотел сказать…
— Да ладно. Да и не важно все это. У меня к тебе просьба, Вадим. Не знаю, маленькая она или большая… В общем, ты это… Отстань от нее! Она ребенок совсем, она голову потеряет, потом не оправится… Отстань, пожалуйста!
— Постой, я не понимаю… — моргнул он растерянно, и даже оглянулся зачем-то назад, и плечами пожал в искреннем недоумении. — О чем ты говоришь? От кого я должен отстать?
— Извини, я просто очень волнуюсь. Конечно, надо же тебе все объяснить… Понимаешь, так получилось, что я вчера видела тебя с Варей. Вадим, оставь Варю в покое! Пожалуйста!
— Варю? Какую Варю? Я ничего не понимаю…
— Варя — это моя дочь. Вернее, падчерица. Я вчера видела тебя вместе с ней. Случайно. Пожалуйста, Вадим.
— Ах, Варя… Да, да, конечно… Да, теперь понятно… Надо же, как тесен мир… Значит, Варя — твоя, как ты говоришь, падчерица? Надо же, как забавно. И… что, в этом и заключается твоя просьба?
— Да, именно в этом. Я не хочу, чтобы она… чтобы она… Как бы тебе это объяснить получше? Понимаешь, она девочка очень доверчивая, очень увлекающаяся. Как вобьет себе чего-нибудь в голову… Проблема в том, что она успела в тебя жутко влюбиться. И я бы не хотела усугублять…
— Да, она очень милая девочка… Значит, она твоя падчерица… Надо же! Но ты не думай, я вовсе ничего такого… Я и не собирался ничего такого…
— Да знаю, знаю. Ты просто иногда любишь проводить время в обществе молоденьких девушек. Я помню. Я даже с одной из них познакомилась, ее Оксаной звали. Она мне все так здорово про тебя и про себя растолковала тогда, десять лет назад…
— Оксана? Какая Оксана? Не помню я никакой Оксаны… И вообще… О чем мы сейчас с тобой говорим, Бася? Оксана какая-то… Ты лучше скажи мне, почему ты тогда уехала так внезапно? Ничего не объяснила, не сказала… Я бы понял… У тебя кто-то был, да?
— Нет. Никого у меня не было.
— Но как же… Соседка сказала — худенький, рыженький. Я ведь поехал за тобой тогда… Объясни хотя бы теперь, кто он, этот худенький, рыженький. Откуда взялся? Ты с ним встречалась, да?
Он и сам удивился — насколько свежо прозвучали в его голосе нотки ущемленного мужского достоинства. Десять лет прошло, а они, смотри-ка, не умерли! Да и Басин голос вдруг зазвенел теми же нотками, сквозила в нем неутоленная обида, молодая, слезливая, свеженькая.
— Я? Это я должна тебе что-то сейчас объяснять? — чуть подавшись вперед и сверкнув в него гневно распахнутыми глазами, проговорила она, захлебываясь яростной обиженной торопливостью. — Да это же ты… ты сам… Ты разговаривать со мной без раздражения не мог, ты на меня смотреть не мог! Ты же мной тяготился ужасно! Я же все видела, все чувствовала! Да ты… ты… И Оксана твоя мне все рассказала… Что мне оставалось делать? Ждать, когда ты сам о разводе заговоришь? Я просто больше не смогла, не смогла…