Сламона

Джон на мгновение закрыл глаза, как будто длинно моргнул, — и за этот миг успел увидеть, как безжалостный всемогущий мститель размазывает по стенам визжащих от ужаса сопляков, как превращает Бэк-Джоя в отвратительного таракана, как заставляет задохлика пробить курчавой башкой потолок, как потом обломки рухнувших балок хоронят под собой толстяка, сероволосого и ушастого мальчишку с лейкопластырем на щеке…

Но когда он снова открыл глаза, Теварца здесь не было, и Рыцаря-Бродяги тоже не было, зато пятеро приютских уже подвалили к нему вплотную с нахальными ухмылками на гнусных рожах. Эти ухмылки лишали храбрости и сил почище Тройного Заклятья, но Джон прищурился и сдержал слезы. Он знал, что при людях нельзя реветь, ни за что, никогда, ведь действуют на них, как свежая кровь — на акул! Поэтому он только крепче прижался лопатками к двери и даже не огрызнулся, когда Бэк-Джой старательно наступил ему на ногу.

— Ты чё-то сказал, глиста? — спросил Бэк-Джой, уставившись на Мильна акульими бесцветными глазами. — А ну, повтори, как ты меня обозвал?

— Никак я тебя не обзывал, чего ты…

— Обзывал, обзывал, я слышал! — заверещал курчавый задохлик. — Еще как обзывал!..

— Отвали, Тяпа! — Бэк-Джой не глядя отпихнул дохляка и опять наступил Джону на ногу. — Так ты с нами, что, ваще разговаривать не хочешь? Пад-думаешь, гений! Жаба!

Мильн попытался отодвинуться, но отодвигаться было уже некуда.

— Ну отстань, чего я тебе сдела-ал? — проскулил он… И возненавидел себя за этот скулеж почти так же сильно, как ненавидел этих ублюдков!

Нет, хорошо, что Теварца и Рыцаря-Бродяги здесь нет, хорошо, что они его сейчас не видят!

— А эти ботиночки тебе в спецшколе выдали, да? — спросил Бэк-Джой, топчась по ногам Мильна.

— А эту курточку ты тоже там отхватил? — хрюкнул толстяк, дергая Мильна за рукав.

— А ну, покажь, чего у тебя в карманчиках! — угрюмый лопоухий пацан с лейкопластырем на щеке деловито полез в карман куртки Джона.

Мальчишка с серыми волосами сразу запустил руку во второй карман новичка, а оттертый назад задохлик ущипнул Мильна за ногу.

— Я вас тро-огал?! — совсем уже по-дурацки взвыл Джон и рванулся. — Пустите!

В ответ его с такой силой саданули о дверь, что если бы она открывалась наружу, вся компания непременно вывалилась бы в коридор.

— Не трепыхайся, жаба, — прошипел Бэк-Джой, — а то хуже будет!

— Ага, как завяжем тебе ноги бантиком на затылке!

— А потом сунем мордой в унитаз!

— А давайте сделаем ему «велосипедик»! — захлебываясь от восторга, сунулся вперед курчавый дохляк. — Булка, Бэк-Джой, давайте, а? Ну дава-айте! — и он ущипнул Мильна за ногу с таким немыслимым зверским вывертом, что Джон невольно взвизгнул и что было силы пнул курчавого мерзавца… Вернее, хотел его пнуть, но вместо этого угодил ботинком по колену Бэк-Джоя.

Бэк-Джой отскочил, схватился за ушибленную ногу и сквозь зубы произнес несколько слов, которых Джон никогда раньше не слышал и не знал, что они означают… Зато он точно знал, что с ним сделают через пару секунд.

— Так ты, значит, драться, сука? — держась за колено, прошипел Бэк-Джой, и Мильн увидел то, чего никогда раньше не видел — прищурившуюся акулу.

— А тебя бы если так?! — радостно подхватил кучерявый.

— Да я случай…

— Бей его, парни!!

Под этот клич пятеро приютских налетели на новичка, и у двери мигом образовалась вопящая куча-мала. Мильна быстро размазали бы по паркету, но почти сразу по свалке долбанула распахнувшаяся дверь, и на поле боя появился господин Куси со стопкой белья в руках.

— А НУ, ПРРЕКРРАТИТЬ!!! — гаркнул воспитатель.

Этот крик подействовал на сцепившихся мальчишек, как ведро ледяной воды.

Куча-мала распалась, все вскочили, понурились и виновато зашмыгали носами.

Последним с пола поднялся Мильн: в куртке с оторванными пуговицами, в перекрученной жгутом рубашке, с синяком на скуле, с кровью на губах и с отчаянием в глазах.

Господин Куси швырнул белье на ближайшую кровать и обвел всех ужасным взглядом.

— Чем это вы тут занимаетесь, паразиты? — еще более ужасным голосом спросил он. — Я что сказал вам сделать, когда уходил? Что — я — сказал — сделать?!!

— Господин Куси, он первый начал! — проныл Бэк-Джой, тыча в Мильна пальцем. — Вот, посмотрите, за руку меня укусил!

— Ага, а еще по коленке его трахнул! — подхватил толстяк, а лопоухий пацан, отдирая от щеки наполовину отклеившийся лейкопластырь, угрюмо буркнул:

— Он ваще какой-то больной, этот кинд, господин Куси…

— Полный псих!

Мильн молчал, закусив дрожащие губы.

Он знал, что воспитатель сам во всем разберется, воспитатели всегда разбираются, кто прав, а кто виноват, какую бы жалостливую чепуху не несли виноватые!

— Господин Куси, а меня-а-а он… — включился в общий ноющий хор голубоглазый ангелочек Тяпа.

— Молчать!

Куси-Хватай с оттяжкой шлепнул Тяпу по курчавому затылку, тот испуганно мявкнул и зажмурил глаза.

— Ни на минуту нельзя одних оставить! Значит, по-хорошему не хотите?! Ладно, будем тогда по-плохому! А ну, живо ноги в руки и марш на кухню! Скажете там, что я вас послал, и чтобы я не слышал на вас никаких жалоб, не то!.. И до конца недели никаких телеков и игровых автоматов, кого увижу возле игровой — ноги выдерну из задницы, поняли, паразиты?! Ты все понял, Бэк-Джой?! А если поняли, тогда чего застыли, как паралитики? МАРШ!!!

Втянув головы в плечи, приютские один за другим быстро засеменили к двери — куда только девалась их крутизна! Замешкавшегося толстяка воспитатель послал в коридор звонким подзатыльником, с силой захлопнул дверь и повернулся к Мильну.

— Так, теперь давай разберемся с тобой! Что-то, я смотрю, ты шибко разрезвился, гений! Может, ты думаешь, что раз тебя определили в школу для умников, а не в общую городскую, так ты сможешь вести себя в приюте, как захочешь? Драться, свинячить, устаивать здесь бардак? Вот что ты вообразил, клоп иногородний?!

О-ей, этот тип и вправду был сумасшедшим! А может, просто дураком? Но сумасшедший или дурак, он все-таки был воспитателем — и Мильн, сглотнув слезы, попытался объяснить:

— Но ведь это не я начал, господин Ку…

Мощный удар по шее прервал его на полуслове.

Джон удержался на ногах только потому, что налетел боком на спинку кровати, и это было еще больнее, чем сама оплеуха. Вцепившись в спинку, он уставился на воспитателя широко раскрытыми глазами, не сразу сообразив, что из них все-таки потекли слезы…