Слава для Бога

— Расплетались, батюшка. — Низко поклонились, коснувшись пальцами пола невесты.

— Заплелись ли? — Пытался выглядеть строгим бог, но у него ничего не получалась, и улыбка, нет да нет, проскакивала на губах.

— Заплелись, батюшка. — Еще раз поклонились невесты.

— Рушники мужей вязать взяли ли. — Попытался нахмурится Перун.

— Взяли, батюшка. — Третий раз поклонились невесты.

— Тогда караваи берите. Идем во двор вас продавати мужам будем. — Он махнул рукой и толкнул дверь.

***

— Вьюн над водой,

Да вьюн над водой,

Ой, да вьюн над водой расстилается.

Жених у ворот,

Ой, да жених у ворот,

Да жених у ворот дожидается.

Вынесли ему,

Да вынесли ему,

Ой, да вынесли

Сундуки полны добра...

По двум сторонам крыльца стояли нарядные девушки, с вплетенными в косы цветами, в венках из ромашек, и улыбаясь, выводили веселый мотив свадебной песни.

Собравшаяся толпа восхищенно выдохнула, и едва не упала на колени. Невест к жениху выводил сам Перун в сопровождении Морены. Виданное ли доселе дело. Боги пришли венчать смертных лично.

Перун, гордо расправил плечи и спустился по ступеням крыльца к ожидающим там его женихам.

Перв с Богумиром, одетые в белые, расшитые красными нитями рубахи, в таких же портах и в красных кожаных сапогах, поклонились суровому богу в ноги.

— Мальчишник гуляли ли? — Пробасил Перун.

— Нет батюшка. — Ответили оба жениха.

— Отвратно. — Нахмурился тот. — Придется со свадебкой повременить.

Толпа выдохнула, и замолчала, уткнувшись взглядами в громовержца, а тот стоял, морщил лоб и думал:

— Что в оправдание свое скажите? — Наконец спросил он.

— В походе был, батюшка. — Поклонился Богумир.

— Службу княжью правил, батюшка. — Поклонился Перв.

— Понимаю. Дело важное делали, не по злому умыслу традицию нарушили. Быть свадьбе. — Улыбнулся бог.

Толпа взорвалась воплями:

— Слава! Слава Перуну! Слава Перву! Слава Богумиру!

Перун обернулся в сторону терема:

— Веди девок мамка. — Кивнул он Морене. — Пусть руки своим суженным повяжут, а я узлы затяну. К идолам не пойдем, неча деревяшкам кланяться, коли сами боги тут.

Слава с Анисьей спустились в сопровождении Морены с крыльца, подошли к Богумиру и Перву, а те протянули им на встречу левые руки. Невесты накинули на них расписные рушники, и сам коснулись левыми рукам локтей женихов. Перун ловко их перевязал и запел басом:

Ты искуй нам свадебку.

Чтобы крепко-накрепко,

Чтобы вечно-навечно,

Чтобы солнцем не рассушивало,

Чтобы дождем не размачивало,

Чтобы ветром не раскидывало,

Чтобы люди не рассказывали! — Он замолчал и улыбнулся:

— Теперича вы венчаны. Мир вам и любовь. Целуйте друг дружку в уста. Пусть все видят любовь вашу.

Метнулся с неба солнечный луч, осветил лица молодых, и вышла из него Инглия:

— Целуйтесь.

Подошла ближе Морена и улыбнулась:

— Целуйтесь.

— Вышел из лопнувшего пространства Даждьбог:

— Целуйтесь.

— Зависла в небе тройка небесных коней, запряженных в грозовую колесницу:

— Целуйтесь. — Засмеялась Перуница.

Перун дождался, когда молодые поцелуются, и развернул их к толпе, вложив в связанные руки караваи:

— Идите по кругу, угощайте людей хлебом солью, да за столы приглашайте. Пировать будем. Три дня сроку всем, чтобы не одной крошки не осталось, что бы не одной капли не осталось! Гуляй народ во славу молодых!

Горько!!!

***

Столица гудела как рассерженный улей. Смех и песни сливались в одно монотонное жужжание. Столы накрыли прямо перед княжеским теремом, и ломились они от всевозможных яств. Тут и жареные поросята, целиком на блюде, тут и икра черная, и икра красная с севера привезенная, тут и фазаны, и стерлядь, и белуга с осетром, шанежки, кулебяки, расстегаи, и конечно же квас. Лучше на все на это добро не смотреть, косоглазие заработаешь, лучше не нюхать, слюной подавишься, лучше сразу за стол, и угощаться, до перехвата дыхания, до раздутого живота, а потом в хоровод, или скоморохов смотреть. Эх, хорошо!

Ну и какая же свадьба без хмельного. Бочки с медом по всему двору расставлены, подходи, черпай братиной и пей, но меру знай, не то все веселье в угаре пьяном пропустишь. Да тут еще Прун-батюшка удружил, пятью бочками нектара божественного одарил свадьбу. Не пробовали до селя такого люди. Чудно божье питие, как нектар по нёбу, и в горло благодатью проскальзывает, и голова от него кружиться, и петь хочется. Так не держи в себе, дозволь радости криком вырваться!

Горько!!!

Молодые сидели в центре главного стола. По правую руку Перун, Додола и князь Первоградский, по левую Даждьбог Морена и княгиня. Отказался до этого Рар Славу к жениху в роли отца выводить, как узнал, что Даждьбог Анисью поведет, счел себя недостойным и отказался, а сын все на Перуна и перекинул: «Ты батюшка поглавнее и попочетнее меня будешь, тебе и весть к венцу обеих». Но Перун не в обиде, он счастлив, сам вывел, сам руки внука и Славуни связал, теперь сидит и гордо улыбается.

— Пойдем дочка, посплетничаем немного. — Склонилась к Славе Анисья.

— Куда? — Удивились два жениха да все боги разом.

— А вот не скажу. — Засмеялась женщина. — У нас, у невест, свои секреты. — Она подхватила Славу под локоток и увела в терем.

— Пусть поболтают. — Повернулся Перв к удивленному Богумиру. — Видимо еще не все слезы выплакали.

Волноваться нечему, свадьба гудит, но город под охраной. Караулы ни спят, да боги, те, которых на свадьбе нет за порядком приглядывают, дурного не допустят.

Орон прилетел как-то неожиданно. Сел перед женихами на стол, пьяно хрюкнул смешком, и выпалил:

— Беда у нас. Невесту скрали!!! Ой беда, беда кака. — Он замотал головой. — От коль только и взялись эти тати тута коварные?! Скрали женок, теперича выкуп требуют! Ой немереный выкуп, неподъемный! Уж я торговался с ними, торговался, уж уговаривал, уговаривал, не осьмушку не уступают нелюди, грозятся вовсе не отдать девок.

Три ладони, в один миг прижали пернатого к столу, вдавив его в надкусанную кем-то кулебяку.

— Кто! — Рявкнули и поднялись Перв, Богумир и Перун одновременно.

— Пустите дурни. — Заверещал вмиг протрезвевший ворон. — Удавите окаянные. — Он дождался, когда три руки отстранятся от него, встал, злобно передернув перьями, покосился на сжатые кулаки, подскочил к бокалу Богумира, надолго присосался, гулко глотая, а потом развернулся и сплюнул:

— Думал там мед хмельной, а там квас, совсем забыл, что молодым в первый день нельзя. Выпить есть? — Он обернулся к Даждьбогу, но наткнулся на грозный взгляд княгини, и махнув обреченно крылом, сел, вытянув ноги. — Може споем тогда?