Славка - дочь Рода, или где наша не попадала

— И ты пошутить любишь?

— И я, — ехидно усмехнулся Бор. — Я тоже как бы полубог. Но кто с чистыми помыслами в мои владения вступает, тот может не бояться. Помогу и привечу. А кто со злом в лес идет — над тем и посмеяться, пошутить могу, и, тоже, зло. Ладно. Я с тобой идти не могу, мне нельзя далеко от моих владений уходить. Но провожатого тебе нашел. Во всяком случае на время.

Борвес по залихватски весело свистнул и между деревьями появился… кентавр. Только какой-то странный он был. В одежде. Кентавры ведь вроде полулюди — полукони с голым торсом. А этот был в белой рубахе, поверх — то ли сюртук, то ли кафтан, что-то напоминающее военный мундир темно серого цвета. Спереди этот кафтан короче, а сзади длиннее — прикрывает всю спину лошадиную как попона. И ярко-желтые звезды на правой и левой полочках переда мундира, как ордена или знаки различия. Я как увидела его, вскочила и рот открыла. Потом только на лицо взгляд перевела. У этого… кентавра были черные длинные волосы, почти до пояса, ну, то есть до туловища конячего, в которых проскальзывали узкие зеленые и красные пряди. Черты лица грубоватые, глаза чуть раскосые, желтые (!), рот большой, но красиво очерченный, и нос такой мясистый и немного вогнутый у переносицы. Не красавец, в общем. Но как то за общей внушительностью на это не обращаешь внимания. А лошадиная часть так и вообще смотрится изумительно. В общем этот мускулистый муж… кентавр смотрел на меня и ухмылялся. Вот же зараза, наверно привык, что на него любуются.

— Знакомьтесь, — усмехнулся Борвес. — Это Канлок яр Скинок, можно просто Кан, он таврос, это его раса. Недалеко от леса живет его клан. Кан был в отпуске по семейным обстоятельствам. А сейчас возвращается на службу в Мирпут. Он сможет тебя проводить до столицы. А это Владислава Варум, я тебе, Кан, о ней рассказывал.

— Можно просто Славка, — пролепетала я, с трудом отрывая взгляд от этого… тавроса.

Кан внимательно оглядел меня с ног до головы, нахмурился и пробасил (о, боже, у него такой густой бас!) — А у вас все женщины так одеваются? Бор, она не может в этом путешествовать. Это просто неприлично для женщины. Так могут одеваться только колдуньи и шл… гм… в общем, колдуньи.

Никогда не была особо вспыльчивой. Но с тех пор как попала в этот мир, эмоции зашкаливают, сменяя одна другую, ну я и разозлилась. В конце концов я не по своей воле здесь оказалась: — А у нас только так и путешествуют, потому что это удобно. Да и на лошадях ездить удобнее в брюках, чем в платье или юбке, хотя мне все равно, я могу и в юбке, только её нет, осталась дома.

Это я то неприлично одета! Да на мне самые приличные черные легинсы из бутика, желтая маечка обтягивающая мою мелкую тушку и сверху короткий кардиган без пуговиц. Правда, все немного помялось и запылилась в этих перипетиях, а местами покрылось зелеными, травянистыми пятнами.

Таврос в изумлении посмотрел на меня и со злостью проговорил, как припечатал:

— Во первых, я — не лошадь и даже не конь, я — таврос! Во-вторых, я не позволяю на себе ездить, особенно всяким… дамочкам, и в третьих, я уезжаю! — Громовой бас Кана разлетелся по лесу, даже ветви берез заколыхались.

— Кан, подожди, — остановил его Бор, — она ведь ничего не знает о нашем мире. Не знает обычаев, законов и привычек, не знает тавросов, в конце концов. Давай, начнем знакомство сначала. Славка, — укоризненно посмотрел он на меня, — давай лучше подумаем что можно сделать.

Моё возбуждение уже улеглось, если меня не возьмут с собой, как я буду одна добираться куда-то там… к богам. Нет, я, конечно, умею путешествовать автостопом и даже пешком, но это у себя на земле. А здесь, со всей этой нечестью и мифологическими, как оказалось, существами, говорящими и действующими по своим законам… Хотя бы на первое время мне нужен спутник.

— Я прошу прощения, вспылила, — шмыгнула носом. — Я отойду на пару минут, отвернитесь или подождите меня, — пробормотала, не глядя на них, схватила свой пакет и побежала к самой толстой березе не дожидаясь ответа. Ну как я в этом пойду, думала вытаскивая костюм. Разложила на траве белую сорочицу из реквизита, сарафан и шугайку. Костюм был очень красивым, сшитый специально для меня — солистки номера, а отделывала его моя тетушка. Сорочица была длинной, из тонкого льна, по щиколотки, с вырезом под горло, прямыми рукавами, собранными у запястий, и расшитая у горла и по низу рукавов красной и золотистой нитью. Шелковый сарафан на широких бретелях, точно по фигуре облегал тело, переходя от талии в юбку-солнце. И тоже расшитый по низу, только чисто золотой нитью. К сарафану прилагался пояс, опять же сплетенный тетей. Она своим плетением, макраме, могла бы деньги зарабатывать. А шугайка была из золотой парчи. Я переоделась во все это великолепие, без зеркала расчесала волосы, на ощупь заплела косу, обвивая её желтыми лентами разных тонов, засунула снятую одежду обратно в пакет. Босоножки переодевать не стала, мои парчовые туфельки для выступления дороги не выдержат, а босоножки желтые, в тон костюма. Вздохнула, сожалея, что придется портить такое великолепие и вышла из-за берез.

Парочка продолжала выяснять отношения — брать меня в поход или не брать. Потом взглянули на меня и зависли. Ну а я получила моральное удовлетворение. Знай наших!

— Ты ода? — выдавил из себя Кан.

— Я не ода. Я поэма. — Мрачно буркнула я, чувствуя очередные неприятности.

Бор закатил глаза:

— Ода — это высокорожденная женщина у людей.

— У нас нет высокорожденных, у нас все равны, как на подбор. Правда, некоторые ровнее других…

Кан в это время рассматривал моё одеяние. Потом вопросительно посмотрел на меня: — Ты веда? Колдунья? У тебя обереги.

— Где? — оглядела я себя.

— Да вот же, по вороту и на поясе. — ткнул он пальцами в названые места.

— Это плетение, макраме называется у нас, его моя тетушка делала.

— А ты так умеешь?

— Ну умею, невелика хитрость. Тетя меня учила плести. Только какие же это обереги, — пожала плечами. — Это украшение.

— Обереги, — уверенно проговори Кан, ему поддакнул Бор. — Вот на здоровье, это на удачу, на охрану, славу, власть. А здесь — восхваление Агнары, богини пресветлого огня, — продолжали тыкать в меня.

— Хорошо, пусть это будут обереги, что из этого? — устав от тыканья согласилась с ними.

— Если ты умеешь плести такие, можешь быть ведой. Помогать людям. — вопросительно посмотрел на меня Бор.

— Я умею плести, но я не знаю что они означают. У нас они ничего не значат. Я могу таким образом наплести и бурю, и потоп и смерть. Мы идем? Или опять я неправильно одета?

— Ты слишком богато одета, — вздохнул Кан. — В таком виде ты не дойдешь до города. Успеешь выйти замуж или заберут для выкупа. У нас оды только с охраной ездят. Если без охраны, значит жениха или родственников нет, а ты красивая и одета как высокородная. Любой захочет в жены взять. — Он еще раз рассмотрел мой костюм, а потом с надеждой спросил: — А у тебя нижнее платье длинное?

— Хрррр, — стала снимать с себя шугайку, а затем и сарафан, не обращая внимания на их выпученные глаза. Затем повязала пояс поверх сорочицы. — Так пойдет? Учтите, больше у меня никакой одежды нет. — Зарычала чуть сдерживаясь.

Кан молча порылся в сумке притороченной к боку его конской части и вытащил оттуда серый плащ такой же странной конструкции, как и его мундир — спереди короче чем сзади, и велел мне одеть.

Надев плащ, я отвернулась от них и натянула еще и лосины. В одной сорочице я чувствовала себя раздетой, слишком тонкой она была. А сарафан и шугай сложила обратно в пакет.

Плащ на мне волочился почти по земле, а с боков я обнаружила прорези для рук. Очень даже удобно.

Наконец мы тронулись в путь. Настроение у всех было паршивое. Бор и Кан были недовольны моим видом, с их стороны очень вызывающим и неприличным, что опасно для меня, а я устала препираться. А может Кан просто был женоненавистником, а Бор расстроился из-за меня. Говорить с ними после устроенного представления не хотелось. Он прошел с нами после выхода из леса километра два или три, а потом распрощался, дальше отдаляться от своих владений он не мог. На прощание пожелал нам щедрой земли (я так поняла — удачи). Сказал, что я могу попросить помощи у духа любого леса, когда в нем буду, передав, что я друг Бора, сына Борича и Весняны. Так мы и распрощались: он с улыбкой, я с грустью. Моя воля — осталась бы жить у него в березняке. Но мальчишка прав, надо идти к Богам, просить, чтобы вернули домой.

— Кан, а почему я не могу просить о помощи Богов прямо здесь, какая им разница откуда у них прошу. Ведь они должны слышать меня где бы я не была, — спросила я, вспомнив наши религиозные обычаи.

— Боги редко вмешиваются в жизнь людей, да и остальных существ тоже. Оглохнуть можно, если каждый будет просить там, где ему удобно. Если у тебя на самом деле важное дело, ты дойдешь до них и попросишь. А если не хочешь идти, значит это и не важно для тебя.

А я только вздохнула тяжело. Была бы я дома и просить ни о чем не стала, сама со своими проблемами стала бы справляться. А здесь все чуждо и не знакомо. Мы шли по дороге, мимо проезжали всадники, некоторые здоровались с Каном. Все — кто искоса, а кто и прямо — смотрели на меня. А я думала о том, какая же он зараза. Одежда ему моя не нравится, подвезти не хочет и молчит. Я рассматривала проезжающих мимо нас — одеты почти так же как Кан, только, конечно, с брюками и сапогами. Женщин пока не видела. Не водятся они здесь что-ли? Или по домострою дома сидят? Тогда понятно, почему Кан не хотел меня с собой брать. Я посмотрела на него и даже остановилась. Кентавр, тьфу… таврос прошел вперед, оглянулся, заметив, что я не иду.