Славянская мифология: эницклопедический словарь

Для того чтобы избавиться от страха перед Г., рекомендовалось есть заплесневевший хлеб или хлеб, поеденный мышами; есть крошки хлеба с ножа; есть цветки ржи, почки вербы и т. п.; детям подпаливали крестообразно волосы на голове, разламывали над головой ребенка две спекшихся буханки, давали целовать «хлебную» лопату.

Главным и наиболее надежным средством защиты от Г. считалось соблюдение и почитание праздников и «громовых» дней, которых особенно много было у южных славян: все четверги между Пасхой и Вознесением, несколько дней в период жатвы («Огненная Мария» и др.), Ильин день и др., когда строго запрещалась всякая работа, особенно работа в поле и прядение-тканье.

Первый весенний Г. считался значительным событием и сопровождался множеством магических ритуалов и гаданий. У восточных славян было принято, заслышав раскаты грома, прислоняться к дереву (дубу) или тереться спиной о дерево, дубовый столб, забор и т. д. Это делалось для того, чтобы предотвратить или излечить боль в спине. С той же целью катались по земле или просто падали на землю, что должно было принести здоровье, благополучие, удачу. Болгары и сербы также катались по земле (или перекатывали мальчика), чтобы во время полевых работ не болела спина и чтобы град не побил посевы. К менее распространенным обычаям относятся (у восточных славян): умывание у реки, колодца, обливание водой, после чего следовало утираться красным платком, чтобы быть здоровым и красивым; постукивание камнем или железом по голове, «чтобы быть крепким и не бояться грома»; поднимание тяжелых предметов (телеги, колес, печи и т. п.); зажигание свечи, сжигание под печью освященных вербовых веток. Заслышав первый Г., крестились и крестили трижды тучу. Все эти меры должны были обеспечить силу, здоровье и удачу и защитить от грозы летом.

Лит.: Толстые Н.И. и С.М. Заметки по славянскому язычеству. 3. Первый гром в Полесье // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 50–53.

С.М. Толстая

ГРУША — дерево, наделяемое признаками чистоты и святости. Одновременно связывается с нечистой силой.

Южные славяне считают Г. святым деревом; согласно некоторым легендам, люди молились Богу не в церкви, а под Г.: «Грушенька моя церковка» (сербы). В северной Болгарии Г. почиталась как хранительница засеянного поля. Белорусы Витебщины мотивировали запрет срубать Г. тем, что на ней отдыхает Богородица, когда сходит на землю. В Словакии сажали Г. возле придорожных крестов, часовен, посвященных Деве Марии. В северной и восточной Болгарии полагали, что в тени Г. не могут пребывать злые духи, а в Пловдивском округе — что Г. оберегает от змей, поэтому, идя на сбор трав, держали в руке ветку Г. или натирали руки грушевыми листьями. В Родопах в день св. Иеремии затыкали грушевые ветки в двери дома, хозяйственных построек, на полях и пастбищах.

Вместе с тем к Г. относились как к месту обитания нечистой силы: в Пиринском крае дикая Г. входит в ряд деревьев, которые называются «самовилскими» (см. Вила), под ней запрещалось спать, сидеть, привязывать к ней колыбель и т. п. В Полесье опасались стоять под Г. во время грозы. По поверьям, на Г. (растущей в поле, с густой кроной, кривой) обитали вештицы и халы (Сербия), собирались ведьмы по ночам, танцевали стриги; при ритуальном изгнании из села Чумы для нее оставляли жертву на старой Г. Под Г. обитал уж, который каждый вечер высасывал молоко у коровы. Клад зарывали под Г. или сажали Г. на месте зарытого клада. Во многих славянских зонах сухая Г., как и верба, считалась местом обитания черта, поэтому старые деревья не рубили из боязни понести убыток в хозяйстве.

В украинской заговорной традиции Г. соотносится с мировым деревом (дубом) и является деревом антимира, деревом зла и бесплодия, и противопоставляется яблоне.

Ветки, плоды, древесина, зола от Г. служили апотропеем и использовались в продуцирующей магии. Древко свадебного знамени делали из сука Г. (болгары), втыкали в свадебный каравай грушевую ветку (украинцы). Когда невеста ехала к венцу, на всех перекрестках разбрасывали сушеные груши; мать осыпала жениха грушами, чтобы он был богатым (Полесье); бесплодная молодица должна была съесть Г. (яблоко), дольше всех провисевшую на дереве (Пловдив). Чтобы новорожденный был здоров, в первую купель клали ветки Г., выливали воду после купания под Г. Первые плоды освящали и раздавали соседям на помин души.

В календарных обрядах чаще использовали ветки и дерево Г. В юго-западной Болгарии, в Македонии для бадняка срубали Г., иногда дикую — из-за ее обильного плодоношения, чтобы дом был плодовит и богат. Грушевой веткой полазник шевелил огонь в очаге, произнося благопожелания; хозяйка относила ее в курятник, чтобы куры хорошо неслись.

В Сербии лечили бородавки, нарывы, потерев их плодом Г., после чего выбрасывали на дорогу со словами: «Кто меня возьмет, кто меня откусит, на того болезнь, на меня здоровье». В Г. «забивали» болезнь в дырку, просверленную в стволе; в северной Болгарии под Г., тень которой не падает на другие деревья, лечили бездетных. Чтобы обеспечить себе здоровье на целый год, в Иванов день пролезали через венок, свитый на грушевой ветке.

В.В. Усачева

ГУМНО — площадка для молотьбы (ток) и помещение для хранения снопов; связано в ритуально-магической практике с обеспечением урожая и достатка. Как символ плодородия и богатства (ср. болг. харман — «гумно, ток», «большой урожай») Г. соотносится с амбаром, ср. рус. пословицы: «Есть на гумне, будет и в суме», «Есть в амбаре, будет и в кармане». Пустое или оставленное Г. связывается с нечистой силой; по польской пословице «из пустого гумна или сова, или дьявол вылетит».

Ритуально-магические действия, совершаемые на Г., в основном относятся к жнивной и новогодней, отчасти весенней обрядности. В разных славянских регионах перед заполнением Г. хлебом помещение кропили святой водой, расстилали в воротах Г. полотенце, клали буханку хлеба и через нее перевозили снопы, чтобы старого хлеба всегда хватало, пока не сожнут новый. Чтобы обмолот хлеба прошел успешно, во время работы на Г. соблюдали ряд запретов, например в Сербии, в Полесье нельзя было пить воду, т. к. считалось, что дождь намочит зерно; запрещалось есть, чтобы жито не поразила головня или мыши не съели зерно.

На Г. совершали ритуальные действия, направленные на обеспечение урожая в наступающем году. На Рождество у сербов Боснии, Далмации, восточной Хорватии и Воеводины на Г. устраивали символическую молотьбу с участием детей, которые изображали животных: кричали и топали, двигаясь по Г. вокруг «стожера». У македонцев в зимние и весенние праздники на Г. совершали ритуалы «кормления ветра», чтобы он дул летом при веянии зерна. В волынском Полесье рождественский ужин проходил на току: хозяин рисовал там большой круг, а в нем — крест, в круг ставили на холсте миску с кутьей, и все домочадцы на ужин «звали Мороз» с целью «задобрить» его. В Славонии под Новый год надевали хлеб на правый рог волу полазнику и гоняли животное по Г. до тех пор, пока оно не сбрасывало хлеб; если вол оставлял на Г. навоз, верили, что год будет плодородным.

Г.
– место обитания демонологических персонажей. У вост. славян это гуменник, гуменный (рус.), гуменнiк и гуменнiха (бел.), а также овинник. Их старались ублажить и задобрить. В быличках гуменный хозяин предстает в разных обликах: человека в белом, старика, барана, журавля. В восточной Польше считали, что на Г. может поселиться «злой» — черт, прилетающий с вихрем, тогда всех в доме ждут несчастья, потери в хозяйстве, смерть людей и т. д. У южных славян Г.
– место сбора преимущественно злых демонов: это крылатые змеи, вилы и особенно вештицы, которые, по сербским поверьям, собираются на оставленном, а также пустом, «подметенном» или «медном» Г. Прилетев на Г. (голыми, верхом на ткацких навоях), вештицы танцуют и договариваются, кому причинить зло. Перед полетом они мажутся чудодейственным составом и приговаривают: «Не на колючки, не на кусты, а на пустое гумно».

У южных славян существуют различные топонимы, связанные с мотивом сбора демонических сил на Г. На черногорском побережье около г. Будвы ровная площадка на горе Спас, где собиралась молодежь, называется Вилино Гумно. На Вознесение девушки и парни танцевали там и пели песни, посвященные вилам.

А.А. Плотникова

Д

ДАЖЬБОГ (др. — рус. Дажьбогъ, варианты — Дажбогъ, Даждъ-богъ) — в восточно-славянской мифологии божество, входившее в состав т. н. Владимирова пантеона. Первое упоминание Д.
– в «Повести временных лет» под 980 г., из которого следует, что местом культа был холм, на холме находился кумир Д. и здесь Д., как и другим богам, приносились жертвы. Наиболее содержательным (хотя и менее достоверным) является фрагмент о Д. во вставке, включенной в перевод отрывка из «Хроники» Иоанна Малалы, находящегося в Ипатьевской летописи под 1144 г.: «По умрьтвии же Феостовъ (др. — греч. Гефест) егож и Сварога наричить и царствова сынъ его именемъ Солнце, егожь наричють Дажьбогъ. Солнце же царь сынъ Свароговъ еже есть Даждьбог». Отсюда следует связь Д. с солнцем и родственные отношения с Сварогом (сын — отец), несомненно связанным с огнем. Третий независимый источник, упоминающий Д.,- «Слово о полку Игореве», в котором дважды говорится о попавших в тяжелое положение русских как о внуках Д.: «погыбашеть жизнь Дажьбожя вънука» и «въстала обида въ силахъ Дажьбожя вънука». Эти контексты дают некоторое основание для понимания Д. как родоначальника или покровителя др. — русского этноса, который в свою очередь может трактоваться как наследие, богатство Д. Не исключено, что именно этим обстоятельством следует объяснять наличие имен собственных типа Дажбоговичь в грамоте XIV в. В более поздних источниках за редким исключением имя Д. выступает в сильно искаженном виде. В списке 980 г. имени Д. непосредственно предшествует имя Хорса (при этом только эти два имени соединены без союза «и»), который, как и Д. в указанном отрывке, связывается с солнцем (ср. «Слово о полку Игореве»). В том же первом списке 980 г. непосредственно за именем Д. следует имя Стрибога. Эти имена образуют пару и формально (сложное двучленное имя с общим вторым элементом — «богъ» и с формой глагола в повелительном наклонении в первом члене: даж/д/ь-, стри-, ср. простри), и содержательно: оба божества, судя по значению их имен и этимологии, имеют отношение к подаче богатства (бог — богатый) и к его распределению — распространению (простирать) и, следовательно, выполняют вероятную социально-экономическую функцию наделения и распределения богатства, имущества, благ (характерно, что предшествующая пара богов в списке — Перун и Хорс — может по аналогии трактоваться как «природная» — гром/молния и солнце). О широких функциях Д. свидетельствует украинская народная песня, где Д. изображается покровителем свадьбы, встречающим жениха-князя на рассвете (связь с солнцем, восходом), «меж трех дорог»; в другой песне, относящейся к сезонному циклу, Д. высылает соловушку замыкать зиму и отмыкать лето (ср. сходные мотивы в связи с вырием). Ср. мифологизированный образ земного царя в сербской сказке — Дабог и следы этого персонажа в эпических песнях о Марко Кралевиче. Эти факты дают основание для предположения о праславянских истоках имени и образа Д. В качестве отдаленного источника Д. определяется мифологизированная фигура подателя (распределителя) благ, к которому обращаются с соответствующей просьбой в ритуале, в молитве, в благопожеланиях (ср. рус. «дай, Боже…»). Данные мифологии балтийских славян позволяют с еще большей уверенностью говорить о праславянском характере этого божества и о некоторых его особенностях. Как сын Сварога Д. может быть назван Сварожичем. Именно это название упоминается зап. — европ. хронистами.