Славянский «базар»

– Нельзя, – убежденно подтвердил эфэсбист.

– Жаль.

– Мне тоже. Не советую больше связываться с Кальмаром. Его списали, – Петрович выразительно посмотрел вверх, на небо.

– Понял. Нам все равно.

Банковский броневик с белорусскими номерами неторопливо развернулся на площадке и покатил на юг. Петрович с предельно вежливой, но холодной улыбкой на лице, так умеют улыбаться только представители спецслужб, повернулся к летчикам. Сигарета в пальцах Калинина давно сотлела, и даже пепел выдуло ветром, он сжимал холодный охристый фильтр с обугленным ободком.

– Сигарета, – произнес Петрович.

– Что?

– Сигарета уже вся сгорела. Выбросить надо.

Калинин разжал пальцы и машинально раздавил окурок носком ботинка. Это нехитрое действие вернуло его к жизни. Он зацепился взглядом за пятна крови на бетонке и уже не мог отвести от них глаз.

– Вы держитесь неплохо, – похвалил его Петрович, – для первого раза, конечно. Вам раньше приходилось видеть, как умирают люди?

– Один раз, – тихо ответил Калинин, – ранним утром парень из дома напротив выпрыгнул из окна. А я на кухне варил кофе… – Калинин сказал это и замолчал, не понимая, зачем рассказывает о происшествии десятилетней давности.

– У нас такое случается нечасто. Обещаю, что каждый день вам не придется видеть трупы. Вы в состоянии сейчас поднять самолет в воздух?

Калинин кивнул.

– Вашему другу лучше остаться на земле, вид у него неважный.

– Меня мутит, – признался Жуков, садясь на корточки.

– Привыкнете. Все когда-то случается впервые. Меня тоже поначалу мутило. А потом привык. Главное, понять, что смерть может быть работой. Девушку жаль, но никто не просил вас привозить ее на аэродром. В следующий раз не повторите ошибки. Я не спрашиваю, согласны ли вы работать и дальше. Выбора у вас нет.

– Я это понял, – прошептал Жуков.

Петрович подтолкнул Калинина к самолету.

– Полетать придется недолго. И невысоко.

Петрович занял место в кабине, в открытый люк забрались трое мужчин, приехавших вместе с ним. Калинин, осторожно ступая, пробрался между лежавших на полу салона мертвых тел, устроился за штурвалом, включил рацию, связался с руководителем полетов заводского аэродрома.

Калинин запустил двигатель. У сидевшего на бетоне Жукова от ветра волосы взъерошились, но подниматься он не стал. «Кукурузник» разогнался на короткой рулежной полосе. На какое-то время в лобовом стекле было видно только темнеющее вечернее небо, а когда самолет выровнялся, показался далекий лес. Петрович, сверяясь с разложенной на коленях картой, не то приказал, не то просто по-дружески посоветовал:

– До леса, а там направо.

Говорил так, словно они не летели, а ехали на машине. Ветер врывался внутрь самолета, люк закрывать никто не собирался. Когда под машиной оказался темный еловый лес, Калинин повернул штурвал, самолет качнулся, земля поползла слева направо.

– Не так резко. Груз у нас не закреплен, – напомнил Петрович с улыбкой.

Теперь уже и Калинин понимал, куда они летят. Внизу, на лесном болоте поблескивали отраженным закатным светом «окна» воды. Диск солнца уже коснулся горизонта, окрасив редкие облака пронзительно пунцовым цветом.

– Чуть ниже. И скорость сбросьте до минимума.

Самолет нырнул в густой вечерний сумрак. Под ним проплывало пустынное болото. Петрович отстегнул ремень и выбрался в салон. Его подручные уже подтащили мертвых таджиков к распахнутому люку.

– Первый, пошел, – скомандовал эфэсбист.

Труп исчез в проеме.

– Второй…

Калинин видел, как кувыркнулся мертвец в воздухе, мелькнули полы незастегнутой куртки. Тело с силой ударило в болотную жижу, подняв блестящий фонтан брызг, и тут же исчезло в трясине. Летчику захотелось резко вывернуть штурвал, накренить самолет так, чтобы Петрович и его люди, не удержавшись на ногах, полетели вслед за мертвым таджиком. Но он, скрежетнув зубами, только снизил высоту.

Последней в открытый люк сбросили мертвую девушку. Петрович, хоть и не притрагивался к трупам, отряхнул руки, вернулся в кабину.

– Возвращаемся, – он пристально посмотрел на пилота.

Жуков выглядел вполне сносно. Рядом с ним стоял бледный, но вменяемый капитан в военной форме. Когда самолет замер на площадке и пропеллер совершил последние обороты, военный подошел к «кукурузнику».

– Ну, как? Покатались? – он пожал руку спрыгнувшему на асфальт Петровичу.

Пятна крови уже успели почернеть, засохнуть. Понять, что это такое, глядя на них, было уже невозможно. Мало ли грязи на площадке?

– Не покатались, а полетали, – Петрович назидательно вскинул указательный палец.

– Я пока с вашим вторым пилотом поговорил. Толковый. Общие знакомые у нас отыскались. Самолетом завтра займемся, я уже буксировщик по рации вызвал. Подрегулируем, заменим, подкрасим. Будет не хуже нового.

Калинин смотрел на капитана, веселого, безмятежного, и не мог понять – знает ли тот о сути того, что происходит.

– У нас гостиница при заводе, банька. Устроитесь, отдохнете и через пару дней – снова в небо.

Петрович склонил голову, прошептал Калинину на самое ухо:

– За приятелем своим присматривай. Не нравится мне его вид. В гроб краше кладут.

– Все в порядке. Выпьем водки, его и отпустит. Он мужик крепкий.

– Помни, ты за него поручился. Сболтнете – ты или он, обоим не жить. Болото большое. А теперь отдыхайте, держи деньги.

Петрович сунул в ладонь Калинину два конверта, внутри которых хрустнули купюры.

– Я честно играю, ничего не прячу, чтобы и от меня тайн не было. Понял, что вы перевозили?

– Соду.

Петрович хлопнул Калинина по спине:

– Вот так-то лучше, – с чемоданчиком в руке он забрался в джип.

Капитан гостеприимно распахнул дверцу видавшего виды «УАЗа»:

– Садитесь. Поедем в гостиницу.

– По дороге бы в магазин заскочить.

Капитан, выворачивая руль, засмеялся:

– В номере полный холодильник. И водка, и закуска. Только девочек вам на полки не положил. Но если хотите, сами придут…

– Нет уж, надо выбирать: или пьянка, или разврат, – усмехнулся Калинин, – я выбираю пьянку.

– Правильное решение.

Через полчаса Жуков с Калининым сидели в двухкомнатном номере с видом на летное поле. Между ними стоял низкий журнальный столик. В одноразовых тарелках лежало столько снеди, что хватило бы и на четырех едоков, но к еде летчики не притрагивались. Из больших стаканов, позаимствованных в ванной комнате, они пили водку. Одна пустая бутылка уже лежала под столом, вторая подходила к концу, а хмель все никак не хотел брать мужчин. Бубнил телевизор. Свет не зажигали, хватало отблесков экрана да прожекторов за окном.