След менестреля
Шрифт:
— Храбрый ты человек, сударь, впервые такого вижу.
— Храбрый не храбрый, а дело свое делаю. Как до этой заимки добраться?
— Просто. Как выйдешь из таверны, направо по дороге и до развилки, а потом налево, мимо леса. Потом ручей этот самый Медвежий увидишь, так по течению и иди. Заимка через полмили будет.
— Понял. Теперь дай мне спокойно пуншу выпить.
— За мой счет господину лекарю еще нальешь, — сказал Аллейн трактирщику, кивнул мне и присоединился к своим товарищам.
Я сделал хороший глоток пунша и закрыл глаза, прислушиваясь к приятным
Горбатого, говорят, могила исправит…
— Еще пуншу, милостивец? — поинтересовался трактирщик, с собачьей преданностью глядя мне в глаза.
— Пожалуй. А скажи мне, любезный, не оставлял ли тебе кто письма для герцогского лекаря?
— Было письмо, — кивнул трактирщик. — Приносил мальчонка какой-то. Сейчас гляну, милостивец.
Воодушевленный словами трактирщика, я допил кружку и почувствовал себя вполне комфортно. Сам корчмарь прибежал через минуту и вручил мне сложенный вчетверо грязный листок бумаги. Я дал ему монету, развернул листок и прочел:
«Чтобы твоя женушка ничего не заподозрила, милый, приходи ко мне только в среду и пятницу после заката к старой сыроварне и жди там. Люблю и жду встречи.»
Я усмехнулся. Трактирщик подобострастно сложил губы в улыбку: я почти не сомневался, что он читал эту записку.
— Может, милостивцу, поесть чего? — осведомился он.
— Комнату бы мне, — ответил я.
— Лучшая комната у нас свободна. Пять фельдов в сутки.
— Хорошо, только деньги завтра, когда разбойнички ваши заплатят.
Хозяин с готовностью закивал. Я понял, что в корчме Айи мне открыт кредит — пока открыт. Все будет зависеть от того, как пройдет мой поход к заимке на Медвежьем ручье. Ничего, не в таких переделках бывали. Все будет тип-топ.
— Тогда покажи мне мою комнату, — сказал я, допивая вторую кружку пунша. — Я спать хочу.
Ночлежная комната в деревенской корчме не отличалась комфортом, но выспался я неплохо — зимние путешествия очень утомляют, да и выпитый пунш меня согрел и расслабил. Трактирщик был уже на ногах. Я перекусил жареным хлебом с сыром, взял в дорогу бутылку вина (опять же в счет будущей платы) и вышел во двор, в утренний, свежий, пробирающий до костей мороз. Немедленно черная тень отделилась от примыкавшего к таверне амбара, и я с радостью узнал Уитанни.
— Ах ты, моя девочка! — прошептал я, прижимая гаттьену к груди. — Куда же ты от меня сбежала-то?
— Уиттани фиен ньярр а-лайн уин дханнаник вирр Ллэйрдганатх самраарр! — простонала гаттьена, посмотрела мне в лицо круглыми от ужаса глазами. — Дханнан Валльенхоррст нрар прраи Ллэйрдганатх йоста?
— Точно, кисуля. Сам Валленхорст со мной говорил. И предложил мне сотрудничество, представляешь? Видать, крепко его жареный петух в жопу клюнул.
— Най хенна! — испугалась Уитанни.
— Придется. Чую я, за такой внезапной
милостью стоит что-то очень и очень скверное, киса. Надо во всем разобраться. Я ж как-никак детектив, пусть и хреновый.— Най хенна!
— Вот только без капризов, хорошо? Пойдем, у нас дело есть. Прогуляемся немного.
Дорогу до заимки, о которой говорил старый Аллейн, я нашел без труда — тут и впрямь заблудиться было просто невозможно. Мы дошли до развилки, повернули налево, и очень скоро я увидел впереди группу домиков, почти утопавших в снегу, а возле них — людей и лошадей. Сердце у меня екнуло, но страха я не испытывал. В конце концов, я лекарь, а у военного врача даже на поле боя неприкосновенный статус. Хотя, черт его знает, вдруг этот раненный вожак уже ласты склеил — тогда мне ничего хорошего не светит.
Мне навстречу, проваливаясь в глубокий снег, шли двое. Метров за тридцать подали знак — стоять. Я остановился, опершись на посох. Уитанни за моей спиной недобро зафыркала.
— Спокойствие, киса! — велел я.
Бандиты подошли ближе. Мужчина с алебардой в руках и молодая женщина, оба в мехах и коже, на мужчине шапка с пером, на женщине бархатный берет. Я вздрогнул — лицо женщины от брови до подбородка пересекал страшный шрам, правого глаза не было, а левый, водянистый и холодный, смотрел на меня крайне недружелюбно.
— Стоять! — повторила дама, наставив на меня пистоль с дымящимся фитилем в замке. — Оружие на снег!
— У меня нет оружия, мадам, — ответил я самым любезным тоном. — Я лекарь. Крестьяне в Айи сказали, ваш командир болен и нуждается в помощи. Вот я и пришел.
— Ты не местный, — сказала с подозрением наемница. — Я тебя не знаю.
— Все верно, мадам. Я странствующий лекарь. Пришел в Айи и узнал о болезни вашего начальника.
— Если вылечишь командира, получишь награду, — произнесла женщина, сделав знак подойти ближе. — Если обманул, или причинишь ему вред, я тебя на костре заживо зажарю.
— Я не ради награды пришел, и не ради смерти на костре, — ответил я. — Веди к своему командиру.
Во дворе заимки нас встретили еще человек пять вооруженных бандитов. Следуя за женщиной с пистолем и под тяжелым взглядами прочих разбойников, мы с Уитанни прошествовали в дом. Внутри низкой темной продымленной избы стояла жуткая тошнотворная вонь. В самом углу, у натопленной печи, едва освещенный тусклой масляной коптилкой, лежал человек, накрытый одеялами из шкур. Я подошел ближе и удивленно воскликнул:
— Люстерхоф?
— Ты? — проскрипел бывший орденский охотник, силясь оторвать голову от грязной подушки. — Хвала Вечным! Теперь…кх-кх… я не умру!
— А ты собрался умирать? — Я опустился на табурет, который поднесла все та же одноглазая наемница, Уитанни осталась стоять рядом со мной. — Я запомнил тебя крепким парнем. Правда ты сильно отощал и осунулся.
— Ты еще жив, крейонская сволочь, ха-ха-ха! — Люстерхоф закашлялся. — Любят тебя боги, любят!
— Что с тобой?
— Нога. Знаешь, Кириэль, даже тебе ее не вылечить.