Следопыт

Кончался второй час нового дня. В распоряжении нарушителя уйма темного времени. Если он не остановится где-нибудь, если по-прежнему рвется вперед, то к утру успеет пробиться в город. Там и затеряется. Только вряд ли он будет спешить. Незачем. Ходок он, как видно, бывалый, прекрасно знает, что в такую дождливую ночь собака непременно потеряет след. Значит, можно не торопиться, не лезть на рожон.

— Ну вот что, друзья, — тоном приказа сказал Смолин. — Прочешем лесную опушку вдоль дороги. Заглянем на Волокнянские лесоразработки. Выйдем к речке. Дальше будем действовать по обстановке. Пошли! Цепью. Дистанция друг от друга — в пределах видимости и слышимости.

Хлюпают по лужам солдатские сапоги. Чавкают по грязи. Скользят по глине. Глохнут на мягком перегное. Сечет дождь. Изредка, когда Смолину казалось, что встал на след, вспыхивал электрический фонарик. И после того как свет выключался, сырая темнота становилась еще гуще.

Смолин и сам озирался по сторонам и заставлял Аргона прислушиваться.

Лес кончился. Чуть посветлело. Вышли на небольшую поляну. Впереди сквозь струи дождя зачернел приземистый однодверный, огороженный плетнем хуторок. Хата, клуня и хлев вытянуты в одну линию. Поверх плетня смутно маячит длинная шея колодезного журавля. Все окна хаты черны. Во дворе тишина. Собаки нет. Или она крепко заснула, не чует приближения Аргона и людей.

— Завернем, — сказал Смолин. — Обыщем. Сытников, не отставай от меня. Остальные блокируют все постройки и двор.

Осторожно, чтоб не заскрежетали навесы, Смолин открыл легкие дощатые двери клуни. В лицо ему хлынула одуряющая духота слежавшегося лугового сена, сухих полевых цветов. «Если пан нарушитель здесь, то он здорово устроился».

Подумав так, Смолин автоматически делал то, что надо было делать. Подобрал поводок покороче и наблюдал за поведением собаки. Человека Аргон обнаруживает за сорок-пятьдесят метров. В помещении это расстояние сокращается втрое или вчетверо.

В клуне густой непроницаемый мрак. Куда идти, с какой стороны ждать удара — неизвестно. Но Аргону не нужен свет. Он не глазами, а обонянием определял, таит ли в себе опасность эта темнота.

Стоял на пороге и глубоко вдыхал и выдыхал воздух. Вперед не рвался. Стойки не делал. Не рычал. Шерсть на холке не дыбилась.

Смолин был уверен, что в клуне людей нет, но на всякий случай решил проверить и себя и чутье собаки. Короткой командой и выразительным жестом — выброшенной вперед на уровне плеча рукой, повернутой ладонью вниз, — он послал Аргона на вершину сеновала. Аргон недолго задержался под крышей. Спустился вниз, лизнул следопыту руку, нетерпеливо завизжал и потянул на улицу.

Направились в дом. Напрасно Смолин ходил бесшумно, на цыпочках, разговаривал шепотом. Хуторяне, старик и старуха, уже увидели на своем дворе пограничников. Распахнули все двери настежь. Зажгли лампу, оделись. Выставили на стол кувшины с молоком, каравай хлеба, кусок толстого с коричневой коркой сала. Смолин вошел в хату, усадил Аргона у своих ног, поздоровался, извинился, что побеспокоили среди ночи, и спросил:

— Чужие у вас есть?

Старик отрицательно покачал сизой головой.

— Нема, родненький, никого нема! И не буде.

— Нет, значит, чужих? — переспросил Смолин. — И не будет. Так вы сказали?

— Так, родненький.

— Ну, а когда они ушли?

— Шо?.. Хто?..

— Я спрашиваю, когда и куда ушли от вас чужие люди?

— Не булы воны у нас, родненький, вовсе не булы.

— А почему же ваша хата пахнет чужим духом?

Никакого, конечно, чужого духа Смолин не чуял. Сказал так. Иногда и это помогало ему. Старуха вытерла фартуком стакан, слабо улыбнулась.

— Жартуешь, сынок. Свий у нас дух, стариковский. Выпей молочка!

— Спасибо, бабушка.

Аргон спокойно сидел у ног Смолина. На людей, с которыми его друг мирно разговаривал, он никогда не бросался, не рычал. Он без особого сигнала и предупреждения прекрасно разбирался, где свои и чужие. Сидел и ждал, когда его пошлют работать.

— Ищи! — коротко произнес Смолин и отпустил поводок.

Аргон слышал даже шепот Смолина и повиновался мгновенно. Рефлекс послушания действовал у него так же безотказно и точно, как рефлекс обоняния.

Обежав всю хату — горницу и кухню, обнюхав все углы, вернулся к Смолину и ткнулся мордой в колени. И тут никого и ничего нет! Если бы нарушитель оставил в хате самый слабый след, Аргон непременно взял его.

Надо искать в другом месте.

Обыск так называемого каретного сарая, в котором хранились плуги, сеялки и борона, тоже ничего не дал. Пуст был и погреб. Остается горище — чердак. Если и там нет нарушителя, значит, он успел удрать. Или его действительно не было здесь. Не зашел, не соблазнился.

Смолин пошел к лестнице, ведущей на чердак. При свете карманного фонарика исследовал землю, на ней не видно никаких, даже самых слабых отпечатков — и здесь поработал в пользу противника ливневый дождь. Но Смолин не терял надежды. Нарушитель мог воспользоваться лестницей. Она была у него на виду, под рукой. Сапоги его наверняка были облеплены грязью. Взбираясь наверх, он должен был оставить на перекладинах хоть комок грязи. Некогда было ему чистить и мыть обувь.

Так оно и есть: первая и третья ступеньки покрыты грязью. Поверх нее ясно виден рубчатый след литой резиновой подошвы. Он здесь! Смолин отстегнул поводок, мягко подтолкнул Аргона вперед и вверх, скомандовал:

— Ищи! Аппорт!

Собака ловко полезла по крутой лестнице. На верхней ступеньке, под самой крышей, остановилась, фыркнула, чуть взвизгнула и начала быстро-быстро работать лапами. Посыпались клочья старой соломы. Под стрихой зачернела небольшая дыра. Собака вскользнула в нее и пропала. Ни лая, ни визга, никакого звука. Полная тишина.

Смолин тоже вскарабкался наверх. В одной руке автомат, в другой — фонарик. Пояс оттягивают подсумки с патронами, гранатами.

Снизу его предупредил голос Сытникова:

— Осторожнее, Саша! Он может встретить гранатой.

— Ничего, я поймаю ее и назад швырну.

Смолин мысленно посмеялся над привычными для себя словами и, выбросив руку влево как можно дальше, включил фонарик. Прекрасная цель! Пусть стреляет гад, если его не оседлал Аргон.

Молчит. Тихо. Не до стрельбы ему сейчас. Отбивается от собаки.

Смолин немного расширил дырку, кое-как пролез и… куда-то провалился. Упал на что-то мягкое и теплое. Включил фонарик и увидел под Аргоном человека в резиновых сапогах, в шапке и в темной, с барашковым воротником куртке. Нарушитель лежал неподвижно, вниз лицом, раскинув руки.

— Хорошо, псина, хорошо!

Смолин потрепал собаку по холке, погладил, дал кусочек сахару, усадил. Пнул ногой лежащего.

— Эй ты, вставай!

Вскочил. Поднял руки, зажмурился. Луч фонарика осветил немолодое, обезображенное страхом лицо. Тощие землистые щеки втянуты. Плоский, с загогулиной на конце нос. Нижняя губа чуть ли не в три раза шире верхней. На лбу сизая лента шрама.