Следователь, Демон и Колдун
Шрифт:
Изменились и спутники Анны; их ауры погасли, и теперь главный жандарм Рюм стал похож на скрючившуюся запятую, мазок застывшего в полупрозрачном коконе света. Так нить накаливания электрической лампы в двадцать свечей тихо светится в стеклянной колбе, время от времени подмигивая змеящимися алыми угольками. Но это был именно Жерар Рюм, и по дрожанию этой странной нити можно было сказать о нём гораздо больше, чем по ярким, но, зачастую, бессмысленным переливам ауры. Этот свет сочился из-под некоей неведомой двери («все мы – такие двери», пронеслось в голове у девушки), и при желании можно было прислониться к этой щелочке одним глазком, буквально ненадолго...
Рюм
Когда-то давно Пьер сделал что-то... очень и очень плохое. Рюм знал об этом, и это знание грызло, разъедало его изнутри подобно едкой кислоте, медленно, но верно разъедавшей железный котёл, но они уже ничего не мог поделать, потому что... потому что...
Анна «нырнула» ещё сильнее, изо всех сил пытаясь рассмотреть то, что светилось за щелью в пространстве, в которую превратился жандарм.
Ага. Вот оно.
Пьер Артисон сделал что-то ужасное, а Жерар Рюм покрывал его, потому что, в противном случае, его собственная карьера была бы уничтожена. Доброе имя Рюма смешали бы с грязью, ведь Пьер был доверенным лицом главного жандарма, поэтому когда-то давно Рюм принял решение замести мусор под ковёр. Давно, это всё случилось очень давно, но с тех пор его ненависть к Пьеру гноилась и разрасталась, словно душевная гангрена. А сам Пьер...
Первый помощник Рюма на такой «глубине» тоже был похож на спираль света, но не такую покорёженную, как его начальник: прямые, чёткие очертания, яркий свет, зубчатые изразцы которого задорно переливались (во всяком случае, так это выглядело со стороны; на самом деле Пьеру Артисону сейчас было совсем не весело).
Совесть Пьера не отягощало ничего вообще. По одной простой причине: никакой совести у него не было и в помине. О, это не делало из жандарма злодея; Пьер был довольно мягким человеком, открытым, насколько это вообще было возможно, и тяготел к справедливости. Ещё он, кажется, любил кошек, но суть была в том, что – парадокс! – именно отсутствие совести и, как следствие, особых рефлексий и делало Пьера таким простым и светлым человеком. Его душа не была изуродована, как душа Рюма, и, подумала Анна содрогаясь, он поверил её словам о Гидре с самого начала. Он даже пытался доказать своему начальнику, что Анна права, и никаких беглых каторжников-убийц в Серных холмах нет и в помине.
Это выглядело как какой-то безумный противовес: нечто ужасное совершил Пьер Артисон, но совесть за это мучила Жерара Рюма. И, в конечном счёте, Рюм почти полностью разрушил себе жизнь (он пил, и пил много), а Пьер спокойно себе жил, даря себе и близким свет и радость.
Воистину, сцепленья душ и судеб были таковы, что могли очень быстро уничтожить наивные представления о человеке и том, как работает его голова. Поэтому Анна, как правило, в чужие головы и не лезла – слишком многое из происходящего там озадачивало, ужасало и угнетало.
«Так, хватит. Ты здесь не за этим»
Она глубоко вздохнула, и, оторвав взгляд от своих спутников, попыталась отыскать следы Нелинейной Гидры.
Другая была здесь; след, что Гидра оставляла за собой был слишком явным: алые нити боли, трещины в ткани Изначального, зарубки на дрожащей темноте, словно Гидра, подобно кошке, точила когти о мягкие
углы реальности, пятна вырвавшегося из мёртвых тел «виталиса», и...– Стоять!
Анна гаркнула, точно кавалерист в питейной лавке, сама же наплевав на свои же слова о необходимости соблюдать тишину. Рюм и Артисон немедленно замерли на месте, недоумённо обернувшись.
– Анна, – Пьер озадаченно поднял бровь, – у вас глаза светятся. Сиреневым. Красиво. Вы что, колдуете?
– Смотрю через эфир. Стойте и не двигайтесь, пока я не скажу. – Руки девушки тряслись, по спине стекал холодный пот. – Тут кругом паутина.
– Паутина? – Рюм повертел головой. – Вы о чём?
– Сейчас объясню. Вы, главное, не двигайтесь... Нет, не так: сделайте пару шагов назад... Да, вот так лучше.
Она с трудом перевела дух, глядя на то, как жандармы, пожав плечами, отошли на безопасное расстояние от тонкой алой нити, которую Анна заметила буквально в последний момент.
На самом деле это напоминало не столько паутину, сколько воровские «сигнальные шнурки»: тонкие эфирные струны растянутые над улицей – где повыше, где пониже, а где и совсем низко, на уровне лодыжки. Вот как эта ниточка, которую они все едва не задели.
– Это нечто вроде... сигнализации. Я почти уверена, что Гидра натянула их тут именно с этой целью: человек задевает такую нить, Гидра чувствует это и отправляется обедать.
– И как мы их увидим? – Пьер почесал затылок. – Мы же не колдуны.
– Их и не всякий колдун увидит... ладно, неважно. Я буду подсказывать вам, куда идти и что делать. Стану вашим поводырём. Нитей не особо много, так что, думаю, прорвёмся.
– Мда, – молодой жандарм усмехнулся, – попали-с. Мы теперь в положении слепых. Сильно же мы вам поможем в таком случае.
– Поможете. Я всю эту алхимическую дрянь тащить не буду... На самом деле, всё не так уж и плохо. Если эти нити действительно сигнализация, то у нас все шансы не спугнуть Гидру.
– Что не может не радовать. – Пьер явно расслабился и, наконец, сунул револьвер обратно в кобуру. – Ну что ж, говорите, что нам делать, Анна. Ведите, нас, нечаянный Вергилий!
– Так себе сравнение. – Анна тихонько поцокала языком. – Теперь подойдите ко мне поближе, и по команде ме-е-е-е-едленно поднимите ногу...
Это оказалось проще, чем она думала: вышколенные жандармы присаживались, поднимали ноги и падали ниц словно автоматоны. Они довольно быстро прошли небольшое скопление сигнальный нитей на перекрёстке, аккуратно обошли хитрый узел точно по центру дороги, поднырнули под одинокую ниточку у поворота на Чёрную улицу, и, наконец, остановились у невысокого крылечка перед чисто вымытой стеклянной витриной, за которой, точно солдаты на параде, выстроились ряды ступок, спринцовок, мерочных колб и батареи флакончиков с пробками. Небольшая аккуратная вывеска над витриной гласила: «Ступка и Пестик. Открыто каждый день с 9.00 до 22.00»
«Ступка и Пестик», – подумала Анна, – «сколько, интересно, в мире аптек с названием «Ступка и Пестик»? Наверное, больше только скобяных лавок «Щетина и щетка». Однако же – открыто. «Заходи, красотка, в гости, мухе говорил паук...»
Действительно, двери аптеки были распахнуты настежь, и припёрты специальным деревянным колышком (скорее всего, просто из-за жары). Внутри было светло; багряные лучи утреннего солнца свободно проникали через витрину, красиво подсвечивая прилавки с декоктами от головной боли, компрессами от боли зубной и пилюлями от расстройства кишечника.