Следователь, Демон и Колдун

С минуту они постояли, вслушиваясь в мерный шелест ветра, что становился всё горячее; солнце быстро поднималось по пыльно-синему небу, обещая очередной адовый денёк, но так ничего подозрительного и не услышали. В эфире тоже была тишь да гладь, и только огоньки призрачных силуэтов всё так же сновали по улицам, снимая шляпы, здороваясь, кланяясь... Анна пожала плечами, махнула рукой, и они двинулись в обратный путь.

...Позже, неоднократно прокручивая в голове этот короткий поход, Анна пришла к выводу, что подвела их, всё же, самая банальная потеря концентрации, преступное и опасное расслабление. Видимо, они решили, что раз уж путь к аптеке оказался таким лёгким, то обратный путь будет и того легче.

«Паутинку» Гидры задел Рюм. Одинокую неприметную алую нить, которую все они благополучно миновали ранее, и которую Анна не заметила, а, точнее, заметила в самый последний момент.

Она даже не успела открыть рта: сапог главного жандарма коснулся «паутинки» и прошёл её прямо навылет.

Девушка ожидала всякого, но только не такого: нить ослепительно вспыхнула, полыхнув видимым лишь ей огнём, а затем...

– К РАТУШЕ БЕГОМ!!

Анна заорала так, что ни у Рюма, ни у Пьера не возникло ни единого вопроса. Они молча переглянулись, и рванули с места, точно заправские спринтеры.

Вот только было уже поздно.

На такой «глубине» эфира Нелинейная Гидра выглядела как маленькая сияющая пирамидка, из которой во все стороны тянулись тонкие нити, похожие на раскалённую проволоку. Это, в какой-то степени, и была раскалённая проволока: «лучи» существовали в мире физических форм и легко могли превратить эти самые формы в обрезки за несколько секунд.

«Какой, однако, дивный свет, – отрешённо подумала Анна, пытаясь бежать, – яркий и чистый. У него оттенок первого весеннего солнца упавшего на талый снег... Твою мать, да соберись ты!»

Двигаться было тяжело, словно во сне; руки и ноги, казалось, увязали в воздухе, как в болотной тине. Шаг, вдох, ещё шаг, поднять ногу, согнуть в локте руку, ещё один маленький шажочек...

А вот Гидра ни в чём таком не увязала, и вообще не испытывала ни малейших трудностей с перемещением в пространстве. Секунда, и Другая уже пронеслась мимо аптеки, ещё секунда, и её лучи-лезвия открылись лепестками жуткого, но по-своему красивого цветка, ещё секунда, и вот она уже здесь.

Им не оставалось ничего, кроме как принять бой.

Анна с размаху упалана колени, выбросила руки ладонями вперёд, и ударила Гидру кинетиком.

Самое быстрое и самое простое заклятье из всех возможных: просто удар наотмашь. Ни на что другое просто не оставалось времени; это был не акт отчаяния, а то единственное, что Анна как колдунья могла в данный момент предпринять.

Поразительно, но кинетик подействовал: Гидра, уже чертившая своими лезвиями пылевые дорожки на земле, остановилась и с шумным хлопком отлетела назад футов на тридцать.

В этот же момент, заметив, что Анна больше не бежит за ними, Рюм и Пьер остановились, и выхватили револьверы.

Сказать, что Гидра была удивлена, было нельзя; она была в шоке.

Она недолго существовала в своём сумрачном безвременье, откуда в этот мир приходили подобные ей и другие, более или менее опасные. Гидра не обращала внимания ни на других, ни на подобных себе; они просто существовали где-то на границе её восприятия. Просто иногда тонкая плацента между этажами мироздания прорывалась, и тогда можно было упасть в разрыв, и начать охоту. Подобно паукам (Гидра откуда-то знала, что такое «паук»; возможно, это была остаточная память тех, кого она поглотила) большую часть своего жизненного цикла она пребывала в безмысленной кататонии, которая продолжалась до тех пор, пока внешние факторы не запускали механизм весёлого уничтожения.

Даже по меркам нижнего мира она была молода, и существовала всего-то пару человеческих жизней. Гидра воспринимала время иначе, чем те, кого она пожирала, но уже успела приобрести то, что человек назвал бы «чертами характера»: она любила играть со своими жертвами, во всём полагалась на сигнальные нити, и усвоила, что жизненное естество, с таким аппетитом ей поглощаемое, имеет одно неприятное свойство – от него тянуло в сон. Слишком много съев можно было уснуть и проснуться уже в серой безвидной пустоте родного «нигде» – тогда пришлось бы опять ждать.

Но ещё никому и никогда не удавалось причинить ей боль. Никому и никогда – до сегодняшнего дня.

Маленький человек с искорёженной оболочкой души (его аура была повреждена и расплывалась в странные слоистые плоскости) ударил эфиром сжатым в складку, и это оказалось больно. Боль Гидра ощутила впервые, и боль ей совершенно не понравилась.

Она протянула свои лезвия к обидчику, который к этому моменту уже закрылся, обернув себя тонким эфирным коконом-шариком – жалкая и смешная попытка защититься! – аккуратно подняла его и задумалась. Просто сжать «струны» и разрезать человека внезапно показалось Гидре как-то... неправильно. Неполно, недостаточно.

Ненависть она тоже испытывала впервые, но уже поняла, что с ней делать.

...кусочки мелкие-мелкие много-много аккуратно медленно не задевая жизненно важных органов сохраняя жизнь до последнего если нужно подливать «вита» из собственных запасов не жалко не важно растянуть удовольствие на часы недели…

Она не обратила внимания на то, как двое других людей замерли, развернулись, и бросились назад. Возможно, они просто хотят умереть. Хорошо, всё будет. Но позже, немного позже. Сперва – человек-колдун (кажется, они назывались так).

Мерное шуршание эфира разорвали резкие хлопки – оружие. Пистолеты, винтовки, ружья – Гидра уже была знакома со всеми этими шумными и бесполезными штуками и они её особо не волновали. Кусочки металла, пролетая сквозь нее, вызывали чувство схожее с приятной щекоткой; Гидра даже смутно понимала, что при помощи оружия люди как-то пытались себя защитить. Как – не важно, главное, что у них не получалось.

Но эти пули были... какими-то другими.

Потому что, впившись в то, что условно можно было назвать её телом, они вызвали новый, куда более сильный всплеск боли.

И тогда Гидра почувствовала ярость.

С яростью она тоже никогда ранее не сталкивалась (сегодня явно был день открытий), однако ярость Гидре, скорее, понравилась. Холодное отрешённое «я» во многом опирающееся не столько на логику, сколько на рефлексы и простейшие автоматизмы вдруг выступило вперёд, расцветая новыми яркими красками, оформляясь в нечто чёткое, единое и самодостаточное, имеющее желания. Для существа доселе имевшего единственное желание (даже не желание, а автоматическое устремление) – находить жертвы и поглощать их жизненную силу, целый букет новых, странных и ярких целей основанных на такой странной для Другой штуке, как эгоизм были явно в новинку.