Следователь, Демон и Колдун

Некоторое время Фигаро пытался осмыслить сказанное. Он встал, отряхнул брюки, закурил новую сигарету, и сказал (голос следователя слегка дрожал):

– И где же теперь Демон?

– Нигде. – Фигаро Номер Два развёл руками. – Обрёл свободу, выскользнув во внезапно открывшуюся щелку возможности, что вы ему предоставили.

– А что будет теперь?

Договор Квадриптиха улыбнулся и чуть наклонил голову.

Теперь он уже не так походил на Фигаро; его лицо чуть вытянулось, скулы стали более острыми, а глаза потемнели. В этих чертах на мгновение мелькнул лик молодого Артура, Морганы, самого следователя, и ещё тысяч и тысяч незнакомых ему лиц, которые, как понял Фигаро, когда-то носили в себе Договор, догадываясь об этом, или нет.

– Теперь будет новый день, – сказало существо, что стояло посреди комнаты, – а завтра, после него, будет ещё один. Миры и дальше полетят по своим орбитам, человеческие судьбы – тоже. Завтра миллиарды людей проснутся и отправятся вершить свои судьбы: бесконечно глупые и неожиданно мудрые, творя зло, или, напротив, пытаясь зло предотвратить. Завтра солнце встанет на востоке для того, чтобы коснуться горизонта на западе, и история не прекратит бег свой, даже если сумма горя и радости в мире в очередной раз сместиться не в сторону радости. Созданные Демоном законы будут существовать, и Договор никуда не денется, а колдуны будут спасать и разрушать, чинить и уничтожать, и, в конечном счёте, когда-нибудь, наконец, поняв, что глупость всё равно остаётся глупостью и пользы от неё, право, никакой, изменят мир так, как хотел, но не смог Квадриптих: изгонит смерть, победит болезни, навсегда покончит с войнами и отправится к звёздам. Может быть, всё будет именно так. А, может, совсем иначе. Будет видно. Но, главное, будет, кому это всё увидеть. Что означает лишь одно: всё только начинается.

Секунду Фигаро размышлял над сказанным, медленно попыхивая сигаретой.

– А я? – спросил он, наконец.

– Ты? Я отправлю тебя назад. Но перед этим ты можешь о чём-нибудь попросить. Маленькое желание как подарок лично от меня, ведь, в конце концов, теперь и я смогу спокойно уснуть на долгие, долгие годы, если, конечно, вы не продолжите донимать меня своими бесконечными вопросами. Только не обольщайтесь, я говорю о маленьком желании. Бессмертным я тебя не сделаю. Хотя могу помочь сбросить с десяток лет.

– Да? – Фигаро с силой провёл руками по взмокшим растрёпанным волосам. – Тогда вот что: перед тем, как отправить меня назад, сотри мне память об этом путешествии. Полностью. Я не хочу помнить вообще ничего, начиная с того момента, когда началось моё путешествие в это место. Причём так, чтобы никто в целом мире, даже Артур со своими приборчиками, не смог бы восстановить мои воспоминания. Это ведь реально сделать?

– Эм-м-м-м... – Договор закашлялся, при этом сильно растеряв изрядную долю своей торжественности. – Эм-м-м... Да, в принципе, я, конечно, могу это сделать. Но, ради всего святого, зачем?

– Потому что получается так, – Фигаро тяжело дышал; на его лице каменной маской застыла упрямая решительность, – что я, вроде как, выходит, хороший человек. Прямо вот весь такой пронизанный совестью ангел в белых ризах. Ишь ты: не сделал выбор между одной дрянью и другой!

– Но это так и есть.

– Да мне плевать. – Фигаро с силой впечатал кулак в камень стены так, что та глухо загудела. – Я не хочу помнить, что я – хороший человек. Потому что все, кто совершенно точно знает это про себя, имеет полный карт-бланш на любую мерзость. Вот захочется мне сделать какую гадость, и начну я сомневаться. А воспоминания тут как тут: да это, мол, и не гадость вовсе! Ты же хороший человек, Фигаро. Добрый. Правильный. Так что давай, валяй. У тебя индульгенция, ты у нас святой. К дьяволу. Вытри это всё из моей башки вот буквально под ноль.

– Будет сделано. – Договор медленно покачал головой. – Ну ты и даёшь, Фигаро. А я думал, меня удивить невозможно. Но нет, у тебя вышло. Да ещё как! Поэтому давай вот что: это желание я выполню просто так. Тем более, оно и сил-то у меня не отнимет от слова совсем. Так что валяй, загадывай что-нибудь ещё.

– Хорошо. – Следователь плотоядно ухмыльнулся. – Будет тебе желание. Слушай.

Договор слушал. Он слушал минут пять, и всё это время его лицо, казалось, вытягивалось всё больше.

– Кто такая тётушка Марта? – Спросил он, наконец. – Та милая дама, у которой вы снимали комнату в Нижнем Тудыме? И что такое «голубцы»?

– – – – – – – – – – – – –

– Так, Фигаро, – Марта Бринн упёрла руки в бока и посмотрела на следователя взглядом жандарма застукавшего на месте преступления взломщика сейфов, – вы сейчас или доедите этот голубец, или я пошла готовить вареники. Я предупредила.

– Но я не могу, – простонал следователь, хватаясь за живот, – в меня просто больше не лезет! Физически, понимаете? Я на первом голубце уже сижу! Я же не бездонная бочка!

– Комиссар Пфуй сказал, что у вас предельная степень нервного истощения, и что вам необходимо усиленное питание. Слышали? Не «желательно», не «было бы неплохо», а не-об-хо-ди-мо! Я же правильно говорю, верно, комиссар?

– Железно, госпожа Бринн. – Комиссар Пфуй расплылся в хищной улыбке. – Точно, как теорема Ферма. Поэтому давай, Фигаро, жри. А то я в тебя сейчас этот голубец затолкаю.

– Вот! Вот! Слышали?! И хватит называть меня «госпожой Бринн»; мой покойный муж, чтоб его черти на вилах крепче вертели, давным-давно в лучших мирах, где я искренне советую ему и оставаться.

– Да за что ж вы так про усопшего-то?

– Пожили бы вы с этим усопшим десять лет, не спрашивали бы... За убийство меньше дают, чем я прожила с Михаилом Бринном, прости Святый Эфир!

Фигаро вздохнул, и с тоской посмотрел в окно.

За окном с низкого серого неба валил пушистый белый снег. Столбик ртутного термометра разградуированного по Цельсию поднялся до минус двух, и на большой утоптанной площадке между ангаром для аэросаней и крыльцом Алистар Метлби и Стефан Целеста играли в снежки. Оба магистра отъявленно жульничали, придавая снежным шарам дополнительное кинетическое ускорение и постоянно подвешивая в воздухе адаптивные щиты, которые сами по себе прыгали к снежкам, принимая на себя удары. Впрочем, колдунам, похоже, было весело.

– Ишь, спелись. – Князь Дикий ухмыльнулся, рассеяно поглаживая зачарованную повязку на голове (ему здорово прилетело куском скалы уже под конец, когда дыра в пространстве внезапно захлопнулась, обрушивая на землю миллионы тонн поднятых в воздух скал, айсбергов и деревьев). – Хороший тандем будем. Оба те ещё черти – глотку друг другу перегрызут. Учёный люд, что поделаешь!

– Я рад, что вы довольны, князь. – В голосе Его Величества, Левой Либеральной Главы Имперского Орла, короля Фунтика слышалось плохо скрываемое раздражение, – но у нас, вообще-то, есть вопросы.

– Это у тебя есть вопросы, – Его Величество, Правая Силовая глава Имперского Орла, король Тузик раздражённо постучал пальцами по столу. – А у меня, чёрт побери, есть вопросы насущные!

На Тузике была неизменная клетчатая пара, в которой Его Величество постоянно фотографировались для прессы, тяжёлые армейские сапоги и шляпа-котелок. Тонкие черты лица короля, казалось, постоянно дрожат от переполнявших его величество чувств, готовые вот-вот треснуть, расколоться и обрушиться на землю праведным всепожирающим огнём.