Следователь, Демон и Колдун
Шрифт:
– Приехали, добрые господа! Ваша хатка на горизонте! – прокричал жизнерадостно шофер в переговорную трубу. – Вещи ваши в багажнике, через минутку затормозим и доброй ночки!
– Эм-м-м-м... Простите, любезный, это ж с какой скоростью мы ехали-то?
– Сто десять километров в час, господин инквизитор! Вот чтоб мне провалиться! Иногда даже быстрее, там, где с горки!
– Хм... Не силён я в метрах-километрах, если честно...
– Это почти как верста, господин Френн. Чутка больше, но разницей можно пренебречь, если вы не расчёт для баллистики делаете.
– Ого! Ого-го! А если мы, пардон, на такой скорости во что-нибудь вляпаемся?!
Шофёр задумчиво поскрёб рукой в краге макушку шлемофона.
–
– Спасибо, – Френн изобразил на лице облегчение, – вы не представляете, как вы меня успокоили. Я-то думал, что придётся помучиться.
– Никак нет, вашсиятельство! Однозначно сразу в лепёшку, так что не извольте беспокоиться! Позвольте я вашу поклажу до крылечка-то доволоку…
– Нет, Фигаро, вы, всё же, спите.
– Не-а. У меня, похоже, после сегодняшнего дня нервная трясучка. Ссыльные колдуны, Харт, божественные львы... Для меня чересчур много.
– Я тоже что-то заснуть не могу. Может, по сто пятьдесят? Нам князь бутылку с собой дал.
– Френн, я с самого приезда на Хлябь только тем и занимаюсь, что пью. Может, стоит дать организму передышку? Старшему следователю ДДД, конечно, положена страховка, но она такие нагрузки на здоровье не покрывает.
– Так что, не будете?
– …
– …
В темноте комнаты, едва подсвечиваемой оранжевым дрожанием угольев в печи, послышалась возня, и за столом у окна появились два тёмных силуэта: высокий угловатый и низенький толстенький. Разделся звон посуды, хлопнула пробка. Взвыл за окном ветер, дёрнул ставни, и, сердитый, улетел прочь, петь над ночными равнинами. В комнате было тихо-тихо: мышей недавно выгоняли отсюда морозом, новые пока не набежали, домовой давным-давно дрых в своём голбце и лишь печка тихонько потрескивала, да гудела тяга в широкой трубе.
– …Ну, давайте. На сон грядущий.
– М-м-м-м, хорошо!.. Держите, кстати: у меня тут пара галет.
– Спасибо... А вы что, правда в войну артиллеристом были?
– Сперва связистом. Но меня оттуда попёрли. Наш ротмистр – дядька суровейшего нраву, но не без юмора – ржал как сивый мерин и говорил: «Фигаро этот ну вот просто уникальная личность, чтоб мне провалиться! Нужно, понимаешь, провод тянуть вперёд, а как только снаряд бахнет, так он его взад тянет! Словно по волшебству на месте разворачивается, и здрасте!» А я что? Я ничего, всё так и было. Молодой был, зелёный. Взрывов боялся до одури. Оно, вроде, и не хочешь, а всё равно на пузе назад ползёшь. В общем, отправили меня в артиллерию: мол, привыкай к «бабахам». И вот там я, неожиданно для себя, прижился. Пушки, снаряды, расчёты – как-то вот мне сразу оно по душе легло. Воевали так: так: пальнёшь по координатам, залезешь в блиндаж и ждёшь, пока немецкая контрбатарейка отработает. Чаю выпьешь – ага, стихло! – и наружу. Пушки, значит, раскапывать. Королевские орудия какие были? Ого какие! Рядом с таким фугас рванёт, а ему хоть бы хны – только землёй закидает, главное, ящики снарядные в укрытии держать. Не служба, а песня!.. А вам, Артур, пора бы и появиться. Сколько можно делать вид, что вас здесь нет.
В темноте слабо засветился ещё один силуэт: полупрозрачный и бородатый.
– Вы, Фигаро, прекрасно знаете, что я никоим образом не могу покинуть Орб на вашем пальце. Даже когда я, так сказать, в отъезде, то я всё равно тут. И прежде чем вы начнёте полоскать мне голову своими претензиями по поводу Лудо, я сразу скажу, что сам факт того, что Луи де Фрикассо действительно был, так сказать, продуктом старых разработок Квадриптиха ровным счётом ничего не меняет. Это не важно, если коротко.
– Если
это не важно, то тем более могли бы рассказать. И хватит уже использовать слово «Квадриптих». А то у вас если мир спасли, то это Артур-Зигфрид, а если почти угробили, так это Квадриптих. Размазываете ответственность.– Не «размазываете», а «размываете». Но вы правы. – В темноте послышался вздох. – Не стану оправдываться – не дождётесь, скажу лишь, что работа планетарным завхозом накладывает на психику свой отпечаток. Вот поуправляете миром сотню-другую лет, а там поговорим.
– Но про Лудо вы же расскажете?
– А куда деваться? Вы же у меня теперь с ушей не слезете, пока не расскажу… Вот князь, вот прохвост! Свистнул, значит, документы из Белой Башни. А те придурки их, конечно же, не уничтожили. Ну да, можно было догадаться... Но князь! Уважаю! Может, нам в своё время так и стоило поступить: забраться в какую-нибудь глушь, заниматься наукой, а управление передать тем, кто этого хотел. Они бы там, в Башне, плели интриги, строили заговоры, я бы этих деятелей вешал по паре штук в год, и все были бы счастливы... Нет, господа, никогда, повторяю: никогда не связывайтесь с управлением миром. И святый Эфир вас упаси начать внедрять какие-нибудь социальные программы. Я был уже не молод, но всё ещё глуп; в те далёкие ностальгические времена возраст пришёл ко мне один, а не в компании мозгов, увы... Э-э-эх! Лудо из Локсли... Даже не знаю, с чего начать... Наверное, с тех золотых времён, когда ваш покорный слуга сотоварищи уже не надеялся построить утопию, но ещё планировал что-то изменить к лучшему, а моя научная когорта не боялась смотреть на вещи широко. Во время одного довольно скучного заседания – все интересные истории начинаются скучно, иначе им бы просто не дали стать интересными – мне пришла в голову одна идея. Точнее, даже не так: у меня наконец-то получилось чётко сформулировать ряд идей, вертевшихся в моей башке уже довольно давно...
** * **
– … и, таким образом, общий показатель успешных транзакций в сети составил, примерно, ноль-сорок три, что меньше ожидаемого, но больше прогнозируемого нашими специалистами…
Мерлин кивнул, и с умным видом нарисовал в блокноте чёртика. Он не злился на докладчика: отчёты Отдела статистики и не должны быть интересными, но сам по себе отчёт предназначался, скорее, для остальных сидящих в зале. Сам он прочтёт все это потом – тезисно, собранное в аккуратной папочке.
Он щелкнул плунжером авторучки, глубоко вдохнул свежий прохладный воздух и прикрыл от удовольствия глаза. Мерлин любил Башню, любил её стерильные белые стены, мягкий свет, приглушенное сияние острых углов и блеск невидимых потолков, казалось, улетающих в бесконечную высоту, а особенно – предупредительную услужливость этого сложного устройства. Вот, например, Зал совета: при необходимости он без труда вмещал в себя всех двухсот дармоедов – первых колдунов Высшего совета Квадриптиха, а мог, вот как сейчас, сжаться до небольшой аудитории на тридцать человек Научной когорты. Здесь не нужно было повышать голос: докладчика без труда слышали все, от местных кресел не болела спина, а широкие диванчики с левитирующими перед ними пюпитрами для бумаг создавали ощущение какого-то совершенно домашнего уюта.
Мерлин покосился на Седрика Бруне, который, жуя пончик, сосредоточенно водил пальцем по строчкам огромного фолианта «Теоретической квазиматематики» и тихонько поцокал языком: старый трудяга не обращал никакого внимания на происходящее в зале. С Бруне они поговорили ещё вчера вечером; Первый Зам хмыкнул, кивнул и тут же принялся задавать вопросы: сколько, чего, когда, где и так далее. Моральные дилеммы Седрика никогда не волновали; ему было важно знать, какие ресурсы будут выделены под проект.